Литературная Газета, 6500 (№ 10/2015)

Ликвидируем ли мы этот вражеский плацдарм и пойдём ли в дальнейшее наступление, зависит только от нас. А оружия для этого у нас много – в том числе и книги Ивана Стаднюка.

Теги: Иван Стаднюк

Неизбывна тяга к чуду

Валентин Распутин и Владимир Личутин

Фото: Фёдор ЕВГЕНЬЕВ

Самовитое, сохранившее гул веков слово Владимира Личутина, книги которого пришли к широкому читателю ещё во второй половине прошлого столетия, поражает многоцветной сложностью. Особенно в таких монументальных романах, как "Раскол", - о грозном и величественном XVII веке. Необычный язык насыщен и архаизмами, и поморской лексикой, смысл которых нынешним читателем лишь угадывается или добывается через словари. Сложна для восприятия и личутинская картина мира. Произведения этого писателя – и о прошлом, и о современности – наполнены изображением не только радостей, земных и духовных, но и мученичества, тайных и явных страданий нашего народа[?]

Так почему же я на протяжении десятилетий читаю и перечитываю эти тексты, беря на себя труд вникнуть в их потаённые смыслы? Верно, потому, что здесь перед нами развёртывается история души русского народа – в её взлётах и падениях, нормах и аномалиях, ординарности и непохожести ни на какую другую душу иной нации. Сам Личутин, взявший на себя колоссальный труд – вести своеобычную летопись нашей «души неизъяснимой» в её исторической ретроперспективе, – в своём творчестве исполнен изломов и противоречий. Любовь и ненависть, нежность и жестокость, сила и слабость сплавлены в единую лаву – как и в нашей непростой жизни. Как художник он и реалист, «отражающий» (говоря литературоведческим языком) историческую действительность, и неомодернист, осмысливающий её резко субъективно, не считаясь с общепризнанными мнениями и нормами.

При всём том Личутин – писатель со средневековым мироощущением. С кропотливостью и долготерпением старинного мастера выстраивает он своё столпотворение. Пространство его мира по-средневековому вертикально: человек в нём постоянно чувствует связь с Богом. Прорезая исторические сумерки мгновенными вспышками, вздымаются в этом мире к небесам огненные столбы, уносящие в заоблачное бытие души страстотерпцев – неистовых ревнителей за веру русскую. Таково художественное пространство исторических романов «Раскол» и «Скитальцы», проглядывающее сквозь накипь времени и в повестях и романах о ХХ–ХХI вв., герои которых, несмотря на вериги безотрадных будней, духовно тянутся к далёким и будто бы уже навсегда утраченным небу, вере, спасению...

Неизбывна тяга русского человека к Чуду, к открытию – всякий раз новому! – мира, данного ему от рождения как великое и прекрасное диво дивное. Разлитое во всём – не только в выдающихся, ярких свершениях, не только на верху исторического гребня, но и в обыденной жизни рядовых – но таких непростых, всякий раз неповторимых! – людей великой страны нашей. В быте и бытии неизбывно талантливого русского народа, способного на подвиг любви и борьбы, на деяние духовное, трудовое, ратное!

«Русский человек живёт мечтою, – утверждает писатель в противодействие нынешнему культу «холодного ума», «голого практицизма». – Без неё он – как туес берестяный без дна: сколько ни лей в него, а всё впусте. Безрадостна, тускла жизнь без мечтаний, и даже из крохотных грёз, из неясных задумок, что мерещат впереди, и выстраивается вся грядущая дорога»…

Родился Владимир Личутин 13 марта 1940 г. в городе Мезень Архангельской области. Семья Личутиных принадлежала к старинному поморскому роду охотников и рыбаков, увековеченному на карте Заполярья и в сказах Бориса Шергина. Писать художественную прозу Личутин начал относительно поздно – в 31 год, пройдя свои жизненные «университеты» и окончив журфак ЛГУ. Вхождение в литературу было стремительным: в начале 1970-х ему удалось написать и опубликовать несколько повестей, которые открыли его знаменитую поморскую хронику, а также первую книгу не менее знаменитого исторического романа «Скитальцы». Критика горячо поддержала дебют нового прозаика – имя его сразу вошло в литературу. Дальнейшая творческая судьба, однако, складывалась куда сложнее.

В 1980-х творчество В. Личутина формально относили к «прозе сорокалетних», к так называемой московской школе, из которой автор поморских повестей с их региональной спецификой явно выбивался. «Школа» через некоторое время распалась. Остались отдельные писатели (А. Ким, В. Маканин, А. Проханов, В. Бондаренко и др.), которые стали сосуществовать не только с уходящими представителями «военной», «деревенской», «городской» прозы ХХ в., но и с пришедшими им на смену.