Литературная Газета, 6500 (№ 10/2015)

Невидимая рука отдёрнула зыбкую кисейную шириночку, и в небесном оконце показалась луна не больше царского золотого червонца. Ночная темень расступилась, попритухла, - это надмирный свет от свечного огарыша, такой вроде бы хилый, невзрачный, пролился на землю и выхватил из мрака каждую подробность на земле-матери, очистил от тревожной мути людской сон, прогнал в лесные ухоронки призраки злыдней, занорил чащобную немилостивую тварь.

[?]С тяжёлой головой сутулился Царь на завалинке, по-волчьи задрав голову в небо, готовый завыть. Неожиданно выпал из пьяного забвения, и теперь не уснуть.

За спиной тлел ночничок в келье Пиросмани; потухал вдруг и снова вспыхивал, будто сигналил кому, билась на занавеске беспокойная угловатая тень, размахивала руками, как ночная птица крылами, проваливалась куда-то в подполье, снова восставала, ныряла в избяной угол по-за образа, желая выскочить на волю, но неведомая сила вязала человека в опутенки, забивала обратно в клеть.

Молится ли Пиросмани иль пишет своё бесконечное полотно, где волк-оборотень задирает нечастную кобылёнку, выгрызает требушину, а может, с нетерпением ждёт ночного гостя, сквозь прозрачную ширинку вглядываясь в тяжёлый вселенский морок, на границе которого и должна вытулиться знакомая женская фигурка. Несчастный нелепый Пиросмани, убиваясь из последних сил, растил своих девок, чтобы те, как непослушные овцы, разбежались по белу свету и напрочь забыли старика. Вот и Дашка, бросив мужа, исчезла с каким-то Муллерманом. Чем так досадил Рахманин, сбил с катушек, что деревенский лад стал ей несносен?

Много нынче заблудших и потерявших ум. Какой-то сумасшедший дом! Как страшно в эти годы иметь детей: если сын в семье, то, вероятно, будет бандитом в малиновом пиджаке, с золотой цепью на груди и пулей в затылке; если девчонка, то станет проституткой, наложницей в восточном гареме иль "валяшкой" на тракте, предлагающей шоферне своё тело за рюмку водки. Царь хотел мысленно разглядеть свою дочь – и не смог; уже заневестилась, поди; знакомые говорят, что похожа на него, но как увидеть Лизу, если съехала с матерью то ли в Гамбург, то ли в Мюнхен, и нет от них вестей… Как самозабвенно нынче, с восторгом разлучаются с родиной, будто съезжают в Крещение с ледяной «катушки», только полозья свистят под санками.

Удивительно легко человека столкнуть в бездну (лети-и-и к ядрёной матери!) и так трудно подать руку в помощь, вызволить из пропасти. Ведь протянутая даже с добрыми намерениями рука может стать петлёй, накинутой на собственную шею. А эти необоримые соблазны кругом, эти цветы зла , заботливо, с коварным намерением выращенные дьяволом, так и лезут в глаза, вопят: возьми меня, возь-ми-и!.. Несчастные люди! И куда только смотрит Бог, почему не обнажит Он меч правды и не вонзит в дьяволью грудь?

Царь представил, что он, пожалуй, единственный на этом свете «невера», который с таким нетерпением ждёт Спасителя.

Луна, досель такая крохотная, внезапно стала пучиться, раскаляться, по ней пошли цвета побежалости от лазоревого до багреца, словно бы её нагрели в домнушке, кинули клещами на наковальню и сейчас охаживают кузнецы добрыми молотами: в самом сердце открылись малиновые родники, и полились серебряные струи, скоро вывязывая лествицу к земле, и в прогале меж лунных гор проступил лик Христа, появились руки, сжимающие древко копья с навострённым жалом. Вот оно, пришествие Господа, которого с таким нетерпением ожидает человечество, и так незаметно, без победных труб и литавров случилось оно в минуты, когда мир погружен в беспамятство, ибо люди спящие ещё не мёртвые, но уже и не живые… Осталось лишь опустить Христу ногу и ступить на лествицу.

И тут на одно мгновение Царь отвлёкся.

Каким-то посторонним слухом он уловил, что изба вдруг вздрогнула, очнулась, по лест­вице из светёлки сбежал мелкой ступью доможирка, печатая по ступеням босыми пятками, будто козлёнок копытцами. А скажите на милость, кому ещё приспичит шляться по ночному житью, как не домовому хозяину с бабой своей доможирихой? Ишь, завели игрища под полной луною, ворожат зимы и богатого снега, подметают пыль из углов да гоняют по клетям тараканов и мышиное обжорное племя! В избе у Пиросмани сыщется множество таинственных закутов и затулий, чуланов и кладовых, подволок и хлевищ, куда редко ступает нога хозяина, и там владычит наш домовушко-доможиришко, башка с ухват, а борода до пят.