Литературная Газета, 6503 (№ 13/2015)

«Re:поэты» – видеозапись рэп-дэнс-спектакля Наума Блика с использованием стихов классиков.

Теги: литературный процесс

Мерзости наблюдателя

Евгений Гришковец.  Почти рукописная жизнь.  - М.: Махаон, Азбука-Аттикус, 2013. – 496 с. + 16 с. ил. – 15 000 экз.

Евгений Гришковец.  Уик Энд (Конец недели):  Пьеса. – М.: Махаон, Азбука-Аттикус, 2014. – 96 с. – 10 000 экз.

Что отличает истинного писателя от графомана? Наверное, полностью выверенного, канонического такого, однозначного ответа не существует. Кто-то скажет – наличие таланта. Кто-то – отсутствие маниакальной склонности к письму. И каждый по-своему будет прав. Но к пониманию сути проблемы это нас ни на йоту не приблизит. Поставим вопрос по-другому. Кого точно нельзя назвать графоманом? Причём – ещё проще – кого конкретно? Назовите, так сказать, десяток фамилий. В этом списке на верхних позициях обязательно окажутся широко известные, раскрученные писатели. Всё-таки бытует в нашем обществе стерео­тип: если уж прославился, значит – не без причины. Есть, значит, какая-то "изюминка" в творчестве, божественная искра, что ли. Но есть ли она? И в творчестве любого ли жителя современного литературного олимпа? Имея прекрасный инструмент – критическое мышление, мы можем относительно быстро получить ответ. А помогут нам сегодня две книги Евгения Гришковца: образчик дневниковой прозы «Почти рукописная жизнь» и пьеса «Уик Энд (Конец недели)».

Начнём с дневника. Здесь Гришковец рассказывает, что с ним происходило в 2012 году. Вроде бы ни на что жанр не претендует. Формально – почти школьное сочинение «Как я провёл лето». Но, как ни странно, даже находясь в такой системе координат, автор упорно пытается навязать некий подход к жизни. Коротко: Я – Д"Артаньян, а вы все... Да-да, именно Я с большой буквы, а вместо вас – отточие, не подразумевающее даже матерной ругани. Окружающий мир для Гришковца – чёрно-белая картинка. Чёрное – то, что ему лично в силу определённых причин не нравится, белое – то, что его потешает и умиляет. Чёрного намного больше. Суждения о нём безапелляционны. Никакого анализа причин, никакого намёка на вопрос: «А что и как можно изменить в лучшую сторону?» Практически в каждой главке, в каждом «интересном деньке» присутствуют тщательно выписанные картины омерзительности бытия. Вот ужин в дорогом нижегородском ресторане: «Вы понимаете? Картошка в супе была обжарена! То есть она не варилась в этом супе, а была пожарена, а потом брошена в суп. Я такого не то что не ел, я про такое даже не слыхивал. Посреди всей этой дряни в тарелке плавал цельный отварной карась, печальный и жалкий, явно зря отдавший свою жизнь». Вот пример юмора: «Кстати, на днях слышал такую шутку: «Посмотрел НТВ – переключи за собой». По-моему, смешно!» А вот суждение о литературе: «В одной из коробок нашёлся том классической корейской новеллы XVII–XVIII веков. Ведь прочёл же тогда, в последние свои летние каникулы, эту муть от корки до корки!» – и кино: «Раньше я не видел, что фильм «Война и мир» Бондарчука так плох. Я даже удивился тому, насколько он плох практически по всем показателям. Особенно плох сценарий. Как же раньше я этого не видел?»

В описаниях «мерзостей» Гришковец доходит порой прямо-таки до экстаза. Чувствуется, что, скажем, проблемы провинции ему глубоко безразличны. Но как на их фоне не получить удовольствие от сознания собственного величия, праведности и чистоты! Гришковец признаётся, что в жизни выбирает позицию наблюдателя. Действительно, он явно умеет «ловить кайф» от всего, что видит вокруг. Мир для него – декорации, в которых разворачивается история «себя любимого». Если такова сугубо личная позиция – полбеды. Но транслировать её на ближних – уже опасно. Человек, особенно придавленный житейскими тяготами, может легко поддаться искушению, найти в подобном снобистском вуайеризме лёгкий путь решения проблем. Потом – другой человек. И ещё... Получится общество наблюдателей, общество, в котором всем плевать друг на друга.