Читаем Литературная Газета, 6519 (№ 31/2015) полностью

Как доктор филологических наук не могу не отметить ряд неточностей в словоупотреблении Леонова. 1) При характеристике толщины книги следует употребить определение объёмистый , а не объёмный, ибо объём имеет любая книга вне зависимости от толщины. 2) Я не являюсь писателем (это профессия: литератор со специализацией в художественной литературе) – я автор книг, мемуарист, историк литературы и искусства. 3) Я не являюсь книжником – понятие объединяет обширный круг лиц, получающих доход от книгоиздания и книготорговли – я собиратель печатной продукции зарубежной России. 4) Моё имя Ренэ, фамилия не склоняется по женскому типу (Леонов, очевидно желая меня уязвить, сделал это трижды). Великодушно прощаю доктору педагогических наук, профессору, заслуженному деятелю культуры РФ Леонову его вопиющее невежество. Как мне рассказал Дмитрий Сергеевич, малограмотность и косноязычие Леонова в сочетании с возвышенным стилем его «монографий» однажды побудили выступить в редком для него жанре газетного фельетона (Лихачёв Д.С. Интеллектуал с одним л // Литературная газета, 1996. – № 40).

Леонова неприятно удивили мои строки о Савине – меня же поразили четвертьвековое пребывание замаранного автора на почётной должности и выход в свет издания, напечатанного со всей возможной роскошью. Книга всего в 199 страниц одета в прекрасный прочный переплёт и суперобложку, напечатана крупным шрифтом с большими полями на добротной белой бумаге, множество цветных фотопортретов Леонова. Тираж не указан; нет и указания, что «издание осуществлено за счёт средств автора». Разбор «научного труда», занявшего у автора пять лет (с. 10), предоставляю библиографам и психиатрам, скажу лишь, что новая книга Леонова произвела впечатление тоскливой безнадёжности более чем пресловутый «Библиотечный синдром».

Непонятен её жанр: сборник эссе? мемуары? панегирик ряду западных библиотечных чиновников? Предложенный автором термин «монография» явно не подходит – значения термина он не понимает. Рассуждение о космическом смысле Петербурга (явная клиника!) соседствует с жизнеописанием некой Нюкши, причём суть её добродетелей постичь нельзя. Б о льшую часть раздела о Савине (с. 123–138) занял не разбор достоинств книготорговца (по версии Леонова – коллекционера ), а публикация переписки Леонова с органами следствия. Поражает число обширных цитат – по любому поводу и без повода. Всё это снабжено автокомментариями со справочным аппаратом, не говоря про ссылки внутри текста. (Если упомянут Карл Маркс, то обязательно указаны годы жизни: издание научное!) Просмотр книги (читать ее невозможно) приводит к выводу, что автору было позволено залить наукообразным вздором неосквернённую белоснежную площадь страниц.

Во Франции издание графоманской книжки за счёт государства рассматривается как злоупотребление служебным положением; скандал и уголовное преследование неминуемы. В Китае с этим ещё строже. А в России?

Замечателен эпиграф: «Я понять тебя хочу, Смысла я в тебе ищу…» (Пушкин). Поиски скрытых смыслов в книге Леонова не являются моей задачей: предпочитаю более приятное и полезное препровождение времени. Замечу, что «сохранению русского наследия в Европе» посвятил полвека, однако «возвращение реликвий России на родину» считаю преждевременным как раз из-за того, что в культуре России власть всё ещё находится в загребущих лапах одичавших парторгов. Выскажу гипотезу, что пожарам академических библиотек способствует не только истлевшая электропроводка, но и графоманские наклонности директоров. «Разруха в головах», – как сказал классик про их предшественников…

В России ХХI века резко повысился уровень благосостояния, однако не могу постичь, почему за счёт государства потребовалось издавать такое ? И под грифом многострадальной Российской академии наук? Да ещё звонить в Гавайский университет: установлен ли там памятник Савину?

Настоящая реплика ни в коем случае не направлена на нанесение ущерба чести, достоинству и деловой репутации профессора: если бы Леонов молчал, то на занимаемой должности он смог бы сойти за интеллектуала.

НИЦЦА, июнь 2015

Теги: литературный процесс , книготорговля , книгоиздание

Немецкий юмор

Юмор и сатира в немецком языке имеют давнюю традицию, которая восходит к весёлой и ехидной лирике вагантов и продолжается политической сатирой Курта Тухольского и Бертольта Брехта. Когда в 1970­е годы я предложил для одного молодёжного журнала подборку поэтов из Западной Германии (тогда обращали внимание почти исключительно только на поэтов ГДР), редактор несколько удивился: "Да они же все сатирики, они против своих властей!" Действительно, эти западные «шестидесятники» - Эрих Фрид, Гюнтер Грасс, Ханс Магнус Энценсбергер, Петер Рюмкорф и др., – так или иначе, были критиками своей «капиталистической действительности». Таковыми многие и остались.

Перейти на страницу:

Все книги серии Литературная Газета

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное