Читаем Литературная Газета, 6527 (№ 39/2015) полностью

Литературная Газета, 6527 (№ 39/2015)

Речь в поэме идёт ни много ни мало «о человечестве – и судьбах человека» (эти слова вынесены в эпиграф), о тех временах, когда бесы будут приходить к людям не для того, чтобы их искушать, а чтобы у них учиться. В прологе – видоизменённый эпизод из жития преподобного Макария Египетского (IV в.), который однажды узрел беса, идущего с мешком, полным лакомств, для уловления нерадивых монахов. Остальное – плод поэтического вымысла и раздумий самого Глинки, длинная речь беса, принуждённого открыть Макарию то, что написано «у сатаны в тайных книгах» о будущем человечества. В 39 параграфах «вертлявое существо» говорит об успехах науки и техники, сопровождаемых всесторонними изменениями в укладе жизни человечества – в общественных и семейных отношениях, в языке, мышлении, литературных вкусах и т.д. Рассказ беса внешне беспорядочен (что мотивируется свойствами говорящего), но, в общем-то, постепенно переходит от описания преимущественно внешних изменений в жизни людей (технические новшества, социальное устройство, экономика и т.п.) к преимущественно внутренним изменениям (недоверчивость, насмешливость, оскудение любви, тоска, тяга к самоубийству и т.д.). В итоге, конечно, падение нравственности, полная утрата веры, сатанинская гордыня, самообожествление и гибель «будущих великих человечков». Макарий, выслушав предсказания беса, возвращается к молитве в нерушимой тишине египетской пустыни. Упования святого духовидца обращены не к будущему человечества, а к тому, что находится за пределами его земной истории.

Глинка, кажется, немного стеснялся этой поэмы, говоря, что она «немного старообрядческая», выступает «навстречу всем принятым мнениям» и написана «без всех туалетных прикрас художественности, в суровом домашнем холсте и с какою-то апокалипсическою сумрачностью». Её идейный пафос – как будто в обличении технократической европейской цивилизации и в особенности безверия и новых политических и философских учений, свидетельствующих о её глубоком духовном кризисе. В 1840-х гг. этот пафос могли понять многие соотечественники Глинки, в особенности из близкого ему круга «Москвитянина». Однако критике европейской цивилизации он в качестве конструктивного начала в поэме противопоставил только апокалипсические ожидания, а не утверждение, например, «русских начал», нередко им в других случаях защищаемых. Его поэма – не полемическое выступление против Европы или «западников» из числа русских журналистов, а нравоучительное сочинение, обращённое к современникам и потомкам. При этом думал он, конечно, о своём времени и вряд ли претендовал на роль прорицателя.

С определённой точки зрения «Видение Макария Великого» может показаться обскурантистским произведением, т.е. попросту враждующим с современностью и прогрессом только по той причине, что это современность и прогресс. Глинку как будто пугают все непривычные вещи, все приметы наступающей новой эпохи – железная дорога, запущенная в России в 1837 г., фотография, получившая у нас известность в 1839 г., электрический телеграф, механизация труда, экономика как наука, банковское дело, новые методы в медицине и литературные моды и т.д.

Вот как начинается речь беса:

У сатаны читал я в тайных книгах,

Что на земле настанет дивный век,

Когда, умом водимый, человек

Постигнет все искусства и науки:

Он сочинит убийственный снаряд,

Вздыхающий огнём и ураганом

Перед лицем неисчислимых полчищ.

Но хитростью он больше удивит:

Он птицею без крыльев полетит,

Без парусов на кораблях помчится

И без коней поедет в колесницах;