Сейчас легче всего назвать Роллана карасём-идеалистом, не понимавшим социальных и классовых причин всеевропейской бойни (впрочем, и сейчас здесь далеко не всё ясно даже серьёзным специалистам). В результате войны исчезли четыре монархии – Австро-Венгерская, Германская, Российская и Османская. Кто от этого выиграл? Кто этого желал? Ответов на эти вопросы до сих пор нет. В 1915 году, когда Европа была изрезана окопами, Роллану присудили Нобелевскую премию по литературе; обязательная формулировка гласила: «За высокий идеализм литературных произведений, за сочувствие и любовь к истине».
Но вернёмся к началу жизни человека, призывавшего – вполне по-донкихотски – европейские народы одуматься. Он родился в конце января 1866 года в городке Кламси, после переезда семьи в Париж учился в лицее Людовика Великого, потом изучал (а затем и преподавал) историю музыки в лучшем педагогическом институте Франции – «Эколь нормаль сюперьёр».
Ещё студентом он пишет письмо знаменитому на весь мир Льву Толстому и через несколько недель получает огромный пакет – 38 страниц от руки на безукоризненном французском языке. Уверен, что яснополянский старец просидел за написанием ответа не один день (в дореволюционном «сытинском» собрании сочинений Толстого я, сверив даты, натолкнулся на это письмо уже в русском переводе с заголовком «Письмо французу. О пользе физического труда»).
Вскоре Роллан получает от своего института двухгодичный грант для работы в Риме, где он должен изучать изобразительные искусства и творчество итальянских композиторов. И тут происходит одна из самых знаменательных встреч в его жизни – с подругой Ницше и Вагнера – Мальвидой Мейзенбуг. Её воспоминания были изданы у нас в чудесном издательстве Academia в 1933 году, ещё при жизни Роллана. По указателю имён легко найти и пять страниц о молодом французском музыканте. Мальвида Мейзенбуг была старше Роллана ровно на полвека, но это не помешало им стать друзьями на всю жизнь. 1500 писем Роллана к этой женщине – лучшее тому свидетельство. Она открыла юноше мир немецкой духовности, до этого он знал и любил только музыку, теперь же пришли Гёте, Шиллер, Ницше…
Думаю, что дружба с Мальвидой Мейзенбуг помогла Роллану выбрать не только свой жизненный путь, но и определиться с национальностью заглавного героя своего основного художественного текста – десятитомного романа «Жан-Кристоф». Жан-Кристоф – немец, живущий в прирейнской полосе, на границе с Францией, куда и эмигрирует впоследствии. Мы не будем ругать Роллана за то, что он с обычным своим донкихотством перенёс биографию Бетховена почти на сто лет вперёд: разумеется, в конце XIX века фигура такого масштаба была в кайзеровской Германии немыслима. И хотя Роллан разбавил образ протагониста штрихами из жизни Гуго Вольфа и Рихарда Вагнера, с исторической точки зрения Жан-Кристоф всё равно выглядит неубедительно.
Непозволительно длинный («роман-река», как называет его автор) «Жан-Кристоф» отпугивал всех издателей. И тогда судьба сводит Роллана с Шарлем Пеги, поэтом и публицистом, который в своём журнале «Двухнедельные тетради» (два номера в месяц) опубликовал всё произведение. Роман имел шумный успех, он и по сей день считается главным литературным достижением Роллана, хотя уже через десять лет он принялся за его «женский» вариант – в 1925–1933 годах создаются шесть томов «Очарованной души».
Но ещё до войны из-под пера писателя вышла вещь, которая, может быть, переживёт обе его эпопеи – «Кола Брюньон» (публикация состоялась только после войны, в 1919 году). Нам страшно повезло с этой повестью: её перевели два первоклассных мастера русской прозы – сначала Владимир Набоков (тогда ещё Сирин опубликовал её под русифицированным названием «Николка Персик» в берлинском издательстве «Слово»), чуть позже – Михаил Лозинский. Вот уж где бургундское жизнелюбие Роллана нашло себе выход!
Творческое наследие Ромена Роллана обширно и многогранно. Мы не поговорили ни о его драматургии, ни о романе «Клерамбо», ни о повести «Пьер и Люс», ни о замечательной тетралогии об индийской мистике, полностью выходившей у нас только в дореволюционном собрании сочинений Роллана, – в небольшой статье, увы, всего не охватить.