Литературная Газета, 6546 (№ 12/2016)

Размашистость авторского стиля Кирилла Анкудинова проявляется уже в широте его исследовательских интересов. От Юрия Кузнецова и Вадима Кожинова он может перейти (и переходит!) к Василию Аксёнову и Иосифу Бродскому; поговорив о Борисе Рыжем, он заводит речь о Сергее Соколкине; целый раздел (II) он посвящает обсуждению общих проблем литературы, попутно декларируя свой собственный манифест; наряду с известными, раскрученными именами вроде Владимира Маканина в книге присутствуют персоналии, пока ещё мало что говорящие широкому читателю: Александр Адельфинский, Светлана Заволокина, Алексей Корецкий, Александр Серебряков... Перечисление довольно неполное.

О чём свидетельствует широкий диапазон критика? О его всеядности? Не думаю. На мой взгляд, эта широта идёт от внутренней свободы Анкудинова: он даёт нам недвусмысленный знак: смотрите, я плюю на все ваши группировки и идеологические расколы, я пишу о том, о чём хочу. Чувство тайной свободы для писателя (а критик, несомненно, писатель) необходимо как кислород.

Он может обратиться к неординарной фигуре Вениамина Блаженного и назвать его именно «блаженным», а может обратиться к личности совсем уж точно не блаженного, а весьма комфортно устроившегося в жизни Дмитрия Быкова и произнести неожиданные для многих из нас слова: «.. . Быков пишет «журналистские стихи» – легкокрылые, многословные, поверхностные и грубоватые. Легкокрылые? Пожалуй, да». Какое слово в ряду определений вызывает максимальное удивление? Правильно: «легкокрылые». Но ведь принципа пиитической диэтики Батюшкова «живи, как пишешь, и пиши, как живёшь» никто ведь не отменял и не опроверг!

Когда посмотришь на биографию, на образ жизни, да и на внешность стихотворца, невольно усомнишься в возможности писать «легкокрыло». Но Анкудинова это нимало не смущает. Впрочем, и стихотворчество Быкова для критика всего лишь трамплин для самовыражения, и вот далее мы читаем: «...не поверю я никогда тому, что у Брюсова, Вячеслава Иванова и Макса Волошина нервы были менее крепки, чем у Глеба Успенского, Николая Успенского или Гаршина – всё вопиет против этого. Позитивисты-некрасовцы-то и были истинными декадентами, неудачниками, слабыми мира сего». Это уже чистый Розанов, это стремление к парадоксализму во что бы то ни стало. Впрочем, если вспомнить, что Н. Успенский спился самым трагическим образом, Гаршин бросился в лестничный проём, а символисты вели довольно респектабельный образ жизни, особого парадокса тут и нет.

Критика, как видим, интересует вопрос раздвоения или «двоения», как он выражается, писателя и его творчества. Ведь размашисто жили и писали многие наши классики и современники.

Важнее другое. Исходя из этого постулата, Кирилл Анкудинов делает вывод, что «журналюга Дмитрий Быков» и есть «самый тонкий из всех нынешних поэтов». Хочется поспорить? Ещё как! И со многими другими оценками и выводами критика так и тянет полемизировать. Но это не вина его, а заслуга: мы вдоволь начитались специалистов, которые провозглашают только незыблемые истины.

При свечах в келейном полумраке

При свечах в келейном полумраке

Книжный ряд / Библиосфера / Книжный ряд

Путинцева Тамара

Теги: Виталий Молчанов , Фрески

Виталий Молчанов. Фрески: сборник стихотворений. – М.: ИПО «У Никитских ворот», 2015. – 80 с.

С первого взгляда может показаться, что сборник Виталия Молчанова «Фрески» является религиозной литературой. Об этом свидетельствуют и обложка, и многие стихотворения. Автор рассказывает про Василия Блаженного – богомаза, юродивого и так далее. То автор ищет Бога, то ведёт людей к Нему. Но Виталий Молчанов не заостряется только на вере. Его стихотворения охватывают многое. Одного лишь нет в его творчестве – обыденности. Стихи пронизаны глубоким символизмом, а смысл их подчас непостижим без дополнительного размышления.

Встретилась мне у подъезда тоска в рваном ботинке.

К сахарной пудре седого виска липли снежинки,

Белыми мухами лезли под плащ эры застоя.

Взгляд у поэта был жалок, просящ, неуспокоен.

Рифмы у автора чаще всего простые, иногда встречаются неточные – например, «жалеть – смерть» или «тела – волна». Но есть и исключения, в которых автор находит по-настоящему нестандартные рифмы, скреплённые звукописью, вроде «саван – сам он». Ритм же у стихотворений всегда чётко выверен и течет не сбиваясь.