Литературная Газета, 6555 (№ 22/2016)

Сказанное – не критика, потому что критика мрачна. Это анализ и предложения, которые решительно оптимистичны. Потому встаёт главный вопрос, ответом на который проверяется любое событие и работа всякой организации: а результат будет? Что, если опять «собрались и хорошо поговорили»? Судя по размаху, замаху, намерениям и настроению, дело пойдёт. Мы находимся «в очень важной точке нашего духовного, культурного развития», – завершает доклад патриарх.

Надежда, рождённая прошедшим событием, вдохновляет многих. Наверное, мой «жуткий оптимизм» требует и ответа на вопрос: может, что не понравилось в работе съезда? А вот не отвечу! Если организаторам или чиновникам, которые уже окружили «верхушку» Общества русской словесности, хочется узнать (знаете, всё-таки 40 лет «словесного» стажа, и не у меня одного), пусть придут и спросят. Отвечу.

За всё ответим: «Внезапно Судия приидет и коегождо деяния обнажатся…» А пока возрадуемся, возвеселимся и потрудимся.

«Стихослагатель и книгопастух»

«Стихослагатель и книгопастух»

Книжный ряд / Библиосфера / Объектив

Галкина Валерия

Теги: Юрий Панкратов , Река времён , Повернулась планета

Юрий Панкратов. Река времён: Избранные стихотворения и поэмы – М.: Прогресс-Плеяда, 2015. – 288 с.

Юрий Панкратов. Повернулась планета: Избранные стихотворения – М.: Прогресс-Плеяда, 2015. – 272 с. 

Вышедший после почти двадцатилетнего молчания сборник избранных стихотворений и поэм Юрия Панкратова «Река времён» уже не застал поэта в живых, прозвучал эхом. Но всё-таки здорово, что прозвучал… Таким стихам не место в пыльных ящиках письменного стола – они должны населять бумажные страницы, согретые теплом читательских рук.

Первое, что поражает в стихотворениях Панкратова, – яркая самобытная образность: так мыслят или художники, или безумцы (если, конечно, можно разглядеть тонкую черту, отделяющую одно от другого). Художественный мир поэта наполнен сравнениями, совершенно невозможными на первый взгляд: здесь горизонт может хрупнуть в руке, словно подкова, а зеленоватая звезда запутаться в листве, что молодая птица в сети , здесь у берёз лебединые шеи , а в грушах тяжесть золотого слитка … Здесь можно лицезреть шаманство цветущих садов , слышать, как падающие плоды целуют землю и как гром стреляет из пистолета лебедей.

Мимолётные образы разрастаются в развёрнутые метафоры, из которых, как из луковицы, пробиваются цветы новых стихов:

Ритм Вселенной – вечный танец Бога,

Сотворяющего вещный мир.

Читая произведения Юрия Панкратова, мы мгновенно понимаем, что русский язык во всей своей многогранности, русское слово само по себе и в ореоле своих возможностей было, вероятно, самой большой любовью поэта, и уж точно не просто орудием труда – но объектом поклонения. «Слово он чувствует на вкус, на звук, он как бы осязает слово» , – писал о Панкратове Юрий Кузнецов. Вероятно, именно благодаря этому чутью поэту удаётся очень гармонично и уместно вплетать в стихи устаревшие слова, не превращая тексты в дешёвый фарс или пародию на «высокий штиль». А вот как сказал сам поэт, признаваясь в любви родной речи: «Я люблю наш медлительный слог, наш горчащий от терпкого дыма напевный язык» .

Ещё одна любовь Панкратова – история, завеса тайны, отделяющей нас от прошлого, мифы и легенды, отражающие на свой манер реально происходившее… Например, часто в своих стихах он обращается к её образам, символам и героям. К её мудрецам. В одном из стихотворений лирический герой и вовсе возлагает ответственность за историю на поэтов, правда, не сам, а с помощью Цицерона:

Неслучайно изрёк Цицерон,

Хоть и не был философом он,

Что историю пишут поэты.

Среди глобальных, вселенских тем и вечных вопросов, безусловно, нашлось место и земному, человеческому: любви к Родине, которая раскрывается через символы в лучших традициях русской литературы –берёзы и запах скошенной травы, полевые цветы и февральская позёмка. Есть место и политике – восстанию против тоталитаризма, настойчиво пульсирующей мысли о том, что тайна человеческого «я» важнее и прекраснее слаженной работы гигантской государственной машины. И конечно, есть место трогательной и хрупкой любви к женщине:

Дай мне руку, родная,

И тихо по кончикам трав

Я тебя поведу

В непочатое стихотворенье.