Литературная Газета, 6564 (№ 34/2016)

Он превосходный выдумщик и в то же время трезвейший – при всей своей любви к пиву – реалист. Реалист прежде всего по отношению к самому себе. «Я чрезвычайно уважительно, даже с трепетом, отношусь к слову «писатель», себя же держу в разряде сочинителей».

Я много раз слышал от него эти слова, но он ещё и увековечил их в одном из эссе, присовокупив, что из всех искусств более всего ценит музыку.

И музыка отблагодарила его сполна…

Трудно подсчитать, сколько изданий выдержал «Альтист Данилов» – и у нас, и за рубежом, – но где-то в начале второй, кажется, дюжины автор с изумлением обнаружил, что прототипом его героя является боготворимый им Бах. «Для меня он идеальный человек, – написал однажды Орлов. – Он был типичный бюргер, добывал блага для семьи, искал выгодные места для службы, любил пиво, лупил палками дурных учеников. А в своих творениях поднимался в небесные выси».

В небесные выси… Тоже своего рода пир, и тоже – в одиночку. Но на земле Владимир Викторович Орлов – человек, несомненно, узнанный.

Московский грустный маг

Московский грустный маг

Литература / Литература / ЗОЛОТОЙ КАНОН

Замшев Максим

Теги: Владимир Орлов , Альтист Данилов

Впервые имя Владимира Орлова (1936–2014) я услышал в начале 90-х, когда учился в Гнесинском музыкальном училище. Однокурсница дала мне почитать переплетённый из «Нового мира» роман «Альтист Данилов». Конечно же, это книга, с которой Орлова стоит начинать. Начинать привыкать к его на особинку выстроенному миру, в который погружаться следует долго, ещё дольше надлежит в нём ориентироваться, чтобы в итоге определить внутри себя место для его пряной бесконечности.

Орлов – писатель потаённый, многослойный. Тогда на меня, читателя неискушённого, «Альтист Данилов» произвёл серьёзное эстетическое впечатление, местами заворожил и в то же время наметил в сознании воронку: передо мной явление необычное, не вполне классифицируемое и при всей интеллигентности городского тона необъяснимо природно-стихийное… «Альтист Данилов» прогремел в начале восьмидесятых. Посмею предположить, что читательская аудитория той поры млела от необычности образного строя, от редких в то время мистических аллюзий, от естественной индивидуальности персонажей, от намёков на тягучие конфликты советской жизни и несоветского искусства… В благостном саду советской литературы, где все деревья были посажены ровно, красиво и под внимательными взглядами руководящих ландшафтных дизайнеров, роман «Альтист Данилов» смотрелся дикорастущим кустарником с яркими и привлекательными ягодами. Но в девяностые, на фоне неконтролируемого потока самых разных книг, он высветился по-особому, совсем не так, как прежде.

Тому было несколько причин… Его оригинальность никуда не делась, он продолжал оставаться ни на что не похожим романом из своего подцензурного времени, но если сравнивать его с текстами, хлынувшими после снятия цензурных ограничений, он поражал своей целомудренностью и чистотой, подчёркнутой непринадлежностью ко всяким литературным «измам», в основе которых была задача показать Россию страной насилия и постоянного тиранического беспредела, навязать русским людям черты морального упадка, а порой и откровенного извращения. Можно сказать, что в девяностые роман Орлова «Альтист Данилов» стал ещё более одинок в своей грустно игровой эстетике, в своём чистом романтическом пафосе. Удивительно, как на редкость метко Орлов попал в сознание мальчиков, родившихся в семидесятых, а в девяностых принявших на себя страдальческий удел сопротивления хаосу. Он выглядел идеальной фигурой, героем сопротивления тем, кто всё огульно разрушал, ничего взамен не предлагая, автором мифа не только о своих героях, но и о себе, мифа, привлекательного своим надмирным уютом, ощущением победы человека над собой за счёт погружения внутрь себя, в свой бесконечный и прекрасный лабиринт, в котором только ты один и разбираешься по-настоящему, где тебе одному только и хорошо, куда ты приглашаешь лишь избранных…Мой приятель химик, когда я поступил в Литинститут, первым делом поинтересовался у меня, буду ли я видеть Владимира Орлова.

В итоге с Орловым мне познакомиться не случилось, но его книги, его тихо-легендарная московская жизнь всегда окружали меня, я сросся с мыслями о нём, принимал его тексты, как успокоительное, с удовольствием слушал рассказы о нём от его случайных и неслучайных знакомых.