Литературная Газета, 6572 (№ 42/2016)

Впоследствии именно с территории Германии были развязаны две кровопролитнейшие мировые войны, унесшие жизни десятков миллионов, в том числе русских людей.

В 1899–1901 годах слабеющая, но ещё мощная Российская империя на излёте своей территориальной экспансии предприняла попытку аннексировать, то бишь попросту отобрать, у ослабевшей и попавшей в трудную ситуацию Цинской монархии (так тогда назывался тогдашний Китай) огромную территорию северо-восточной Маньчжурии.

Военная экспедиция и дальнейшие аннексионистские действия Российской империи проводились, как сейчас сказали бы, в формате частно-государственного партнёрства. В экспансии помимо небольшого контингента регулярных войск участие принимали в основном разнообразные добровольцы и военные авантюристы, наиболее известным из которых был пресловутый штаб-ротмистр Безобразов.

Опять-таки с военной точки зрения экспедиция прошла успешно: малой кровью, то есть практически бескровно, была фактически оккупирована огромная территория Маньчжурии, а Россия получила доступ к незамерзающим портам в Порт-Артуре и Даляне.

В мегаисторической перспективе эта несправедливая, захватническая война, или, если угодно, аннексия, привела к нарастанию напряжённости отношений с Японией, а затем к Русско-японской войне, поражению в ней России, Первой русской революции и т.д.

Ещё одним существенным последствием была крайне негативная память о русском вторжении и попытке аннексии в умах миллионов китайцев, недоверие и ненависть надолго поселились в их душах.

И вот что удивительно. Русская литература не создала ни одного сколь-нибудь значительного литературного произведения по поводу обоих этих очень серьёзных по вовлечённым силам, масштабам завоеваний и последствиям военных мероприятий.

Почему? Ответ прост: они были несправедливы и русская литература не смогла их достойно описать.

Отец очень много писал о Великой Отечественной войне – большинство его романов так или иначе связаны с военным временем, и по этому поводу в своём творчестве он высказался совершено отчётливо и однозначно: в такой войне, справедливой и оборонительной, народ и власть, какой бы она не была, должны быть едины.

Однако, как всякий большой художник, он очень чётко и тонко ощущал нюансы и был очень далёк от того, чтобы поддерживать власть в любом её милитаристском начинании.

Мне сейчас довольно трудно вспомнить, какова была реакция отца на ввод войск в Чехословакию в 1968 году (мне не было ещё и восьми лет), и я смутно помню только, что отец находился в крайне смятённом и взволнованном расположении духа и говорил что-то об окончании эпохи. Запомнилось это в основном потому, что мы тогда только-только переехали из Орла в Москву и обживали новую трёхкомнатную квартиру в районе нынешней станции метро «Дмитровская». В гулких, не полностью обставленных комнатах слова взрослых звучали как-то по-особенному, и, видимо, поэтому что-то врезалось в память.

Действительно, ввод советских войск в Чехословакию знаменовал собой, как теперь это принято называть, окончание «оттепели», прекращение восходящего социального движения страны и переход к консервативно-реставрационной модели, которая в итоге результировалась в то, что мы имеем сейчас.

Реакцию отца на ввод войск в Афганистан я помню отчётливо – отец этого не приветствовал (он считал, что американцы нас переиграли и подтолкнули к абсолютно ненужной нам войне) и много раз говорил о том, что лучше бы огромные средства, затраченные на неудачное покорение гордого и неуступчивого народа, вложить в вымирающее Нечерноземье, заняться укреплением и собиранием русских сил вместо очередного их бессмысленного растрачивания.

С другой стороны, десятью годами позже отец по мере сил поддержал при­днестровский проект, и по поводу этого мы, случалось, жарко спорили с ним в 90-х годах.

А теперь тезис, ради которого, собственно, были предприняты эти исторические экскурсы.

Путём огромного труда и больших нравственных усилий предшествующих поколений нам достался уникальный камертон, с помощью которого нам, как правило, удавалось отличать справедливое от несправедливого, чёрное от белого, праведное от неправедного.

Давайте попробуем услышать этот камертон уникальности в сегодняшней непростой ситуации. Да, его звукам сложно сейчас пробиться сквозь терабайты навязчивой и очень часто лживой официальной пропаганды. Но литература всегда находила способ довести до общества другую точку зрения. Из собственных усадеб, как Пушкин и Толстой, из эмиграции и изгнания, как Тургенев, Герцен или Бунин, или с тюремных нар, как Варлам Шаламов. В виде отрытой страстной публицистики, с помощью изящной метафоры или искусно сработанной басни.

И в советское, и в постсоветское время лучшие писатели страны, к числу которых, несомненно, принадлежал мой отец, Пётр Проскурин, также находили пути для выражения точки зрения, отличавшейся от официальной.