Литературная Газета, 6573 (№ 43/2016)

Если б олени были целы, это бы им ничего не стоило. Но дней через десять после отъезда Томмоо приехали те самые люди на танкетке и застрелили оленей. Двенадцать оленей лежали убитые. Остальные разбежались по лесу и потерялись… Проходимцы, увидев, что побили домашних животных с бубенчиками, со страху дали дёру, бросив добычу. Как говорится, нет худа без добра. Старики не умерли с голоду лишь потому, что питались мясом этих оленей. Старик Олломон разыскивал под снегом мёрзлые трупы оленей и как мог таскал мясо. Ему с великим трудом удавалось отщепить кусок оленины со шкурой, которого хватало только на день. Он мечтал освежевать хотя бы одного олешка и взять с собой шкуру, но у него не было никакой возможности оттаять его. Старик пытался сделать это у костра, но шкура не оттаивала настолько, чтобы её было можно снять, а начинала спекаться и кукожиться. Если бы удалось содрать хотя бы одну шкуру, бабка быстро пошила бы из неё дошку. А сумей он добыть шкуру и для второй, они бы до Сонноха и пешком добрались. Это сказать легко – сто вёрст отмахать. Если в день одолевать по пять вёрст, потребуется двадцать суток. При одной мысли о том, где они столько времени будут спать, как будут шагать без горячей еды и чая, у Олломона саднило сердце. Но он не считал это невозможным для себя. А старуха? Она вокруг избушки-то еле ноги таскает. Каково будет Сэлэнгэ двадцать дней идти по глубоким сугробам? Вдобавок они остались в лёгкой одёжке.

Старики были наслышаны о том, что по верховьям восточных притоков Буотамы должна пройти железная дорога. Это их и радовало, и пугало. Очень тяжело, конечно, скитаться всю жизнь по безлюдной тайге. Но кто прибудет сюда на поездах? Неизвестность всегда страшна. Пока им известно, что дорогу в основном строят приезжие русские.

– Когда я был совсем ещё малышом, в верховье речки Эйим поселился один русский, – Олломон заводит долгий рассказ. Он и сам не знает, сколько раз с самой молодости ему довелось поведать жене об этом человеке. А Сэлэнгэ знает наизусть каждое слово предания, но всякий раз слушает как новость. Только если старик что-то пропускает, старушка поправляет. – Мы кликали его Эрэппей (искажённое Ерофей) . Отличный был русский. Долго у нас жил. Мы, буотамские эвенки, уважали его очень. Он нас многому научил.

Старуха на сей раз помалкивает. Боится спутать ход мыслей деда.

– Кабы все русские были как наш Эрэппей, – голос Олломона дрогнул.

– А никто не знает же, какие люди на танкетке были. Они, верно, приняли наших оленей за дикарей и теперь уже хотят приехать к нам и повиниться. Может, не знают, где нас найти? Тут ведь укромное очень место, – гадает Сэлэнгэ.

– Всё может быть, – изрекает старик.

– Мог внезапно выпасть снег, и строители, блуждая в лесу, набрели на наш пури и спаслись? Если дело было так, они непременно привезут наши вещи на танкетке.

– Всякое бывает, – соглашается Олломон, и ему становится легче.

– Э-э, я ведь вчера к Эрэппею сходил. Могильный камень бедняги мхом порос, – молвил он, чтобы переменить нить беседы. – Я в детстве видел его. Это был высоченный мужик с густой жёлтой бородой. С нами, эвенкийскими детьми, играл как ребёнок. Взрослые очень этим умилялись.

Что за человек был Ерофей, как его занесло сюда на Буотаму, эвенки узнали спустя много лет после его смерти. Олломон, который провёл детство в играх с ним, не понимая ни слова из его речи, уже был зрелым мужем, а сам Ерофей давно обрёл вечный покой, когда по берегам Буотамы разнёсся слух о прибытии нового русского. Олломон знавал того человека. Его звали Поисеем. Прибыл сюда Поисей и сразу справился о могиле Ерофея. По словам крестьянина с Иситского ямского станка, приведшего его сюда, был он его родственником. Оказывается, Ерофей, одиноко живший на Буотаме, оставил завещание. После его кончины эвенки отнесли его в Исит. Там и узнали, что адресовано оно было в город Тобол. Видать, Ерофей был тобольский. Отец Олломона сказывал, что он приехал сюда совсем молодым. Умел охотиться и рыбачить, неплохо жил за счёт продажи и обмена излишков добытого иситскими крестьянами. Эвенки почему-то не боялись его. Когда он надолго пропадал в Иситском почтовом станке, они, бывало, скучали. Ерофей даже пользовал их от всяких хворей. И мастеровит был, мужчины часто хаживали к нему за советом.

Олломон и Сэлэнгэ, загнанные морозом в эту избушку посреди дремучей тайги, всё время неустанно и подробно обсуждали события былой их молодости. Наверное, это был способ отвлечься от мрачных догадок о судьбе сына, уехавшего в Соннох и канувшего без вести.

– Говорят, город Тобол находится очень далеко. Эрэппей оттуда пешком пришёл, – говорит старик. – Знать бы, что его сюда привело…

– Поисей сказывал – в письме он написал, что искал свободы и добрых людей.

– И сказал, что на белом свете все люди одинаковы. У всех народов есть хорошие и плохие, богатые и бедные. Здесь он с эвенками жил душа в душу. Тут его никто не обижал, а сам он тоже ни разу не впал в грех – никому не причинял горя – и назвал эту жизнь счастьем.