Литературная Газета, 6573 (№ 43/2016)

Наталья Владимировна очень любила Надежду Яковлевну и часто у неё бывала, особенно в последние годы её жизни. Когда Мандельштам сильно сдала, Кинд своей энергией, весельем и анекдотами, до которых Надежда Яковлевна была так же охоча, буквально пробуждала старушку к жизни. В последнее время, когда Мандельштам уже не вставала с постели и её друзья установили постоянное дежурство, Наталья Владимировна всё равно ухитрялась готовить и убирать весело и с азартом.

Что было общего между Натальей Владимировной и Надеждой Яковлевной? Почему они, познакомившись уже в зрелые годы, так близко сошлись и оставались верными своей дружбе до самого конца? Ответ на этот вопрос, скорее всего, надо искать в таких высоких человеческих качествах, как нравственность, духовность, честность. Их дружба была их силой. Великой силой!

Наталья Владимировна, скорее всего, никогда не ведала страха. В её помощи диссидентам, гонимым писателям никто никогда не видел строжайшей конспирации, болезненной мании преследования или боязни доносов. Однажды в дом, где она жила, приняли новую лифтёршу. И при первой же встрече Наталья Владимировна дала ей почитать свежепоступивший из-за границы «Архипелаг ГУЛАГ». Все были в шоке. Но у Кинд была своя позиция: «Она же ничего не знает, пусть читает». И конечно, лифтёрша её не предала. Её, кажется, никто никогда не предавал, хотя она никогда не скрывала своих взглядов. Жизнь и душа нобелевского лауреата ей была так же интересна, как жизнь и душа крестьянки Клавы, у которой она всегда покупала молоко на даче и с которой вела долгие беседы на завалинке. И конечно, тётя Клава оказалась далеко не ординарным человеком. Наталья Владимировна умела открывать души, как алмазы.

Писатель Лев Копелев дал, наверное, самую верную характеристику Натальи Кинд: «Она была неподдельно скромна и даже застенчива. О её воистину подвижнической, даже героической работе в дальних экспедициях, о её научной деятельности, о том, что именно она вычислила и очертила район, где нужно искать алмазы, о том, как самозабвенно помогала она своим товарищам, мне рассказывали её подруги. Она сама вспоминала только смешные или занятные приключения; отмахивалась, когда её начинали хвалить, но подробно говорила о своих друзьях и сотрудниках, иногда с шуткой, с подначкой, но всегда с любовью. В то же время она была неколебимо тверда в нравственных принципах… Дом, в котором сейчас живут её внуки, был для многих наших друзей и для меня одним из очагов неугасимой духовной жизни в годы «застоя». Благодаря таким очагам сохранялся и вопреки всем бедам плодотворил живой дух русской культуры. Наталья Владимировна была его олицетворением… Очень трудно писать – была. А впрочем, и несправедливо. Она есть. Наташа живёт не только в своих внуках, но и во всех нас, кто её любил и помнит. Живёт и будет жить».

С Александром Солженицыным Наталью Кинд познакомил Лев Копелев, фронтовой друг её мужа – Ивана Рожанского. В 40-е годы Копелев сидел вместе с Солженицыным в одном лагере. Там они и познакомились.

В своих очерках литературной жизни «Бодался телёнок с дубом» Солженицын так пишет о Кинд: «…Н.В. Кинд, закодированная мною как царевна, манерой держаться, этакая русская стать, ясный месяц во лбу, чем-то внутренним весьма оправдывалась случайная конспиративная кличка. Она была душевно очень богата, с развитым умом, талантливый геолог, доктор наук, с большой душевной устойчивостью – завидно переносила невзгоды. Но разве все эти качества и чувства было время оценить, их излучение принять в нашей борьбе и гонке? Для нас важно было: тверда, верна и квартира её чистая, живёт обособленно от московского кишения. А значит, у неё можно встречи устраивать с иностранцами… От Царевны не было у меня запретных книг, конечно, она была первой из первочитателей машинописного «Августа», ещё раньше одна из немногих читала «Архипелаг», ещё пока он не был кончен, помогала нам сделать карту Архипелага. Последние наши тёмно-грозные месяцы на родине Царевна нередко бывала у нас с Алей, всё более становясь родной, успела прий­ти и когда повестка прокуратуры уже лежала у нас, и много раз бывала у Али после моей высылки. Нависал, кажется, полный разгром – а я к ней приходил обсуждать сырые главы «Октября». Доканчивая подготовку «Из-под глыб», мои друзья в Союзе, а я на Западе – мы с Шафаревичем обменивались рукописями через неё, они жили рядом. Так Царевна включилась в основной канал. К тому времени, когда эти очерки опубликуются, уже не все сооте­чественники наши будут понимать, какая решимость требовалась – включиться в «канал».