Литературная Газета, 6573 (№ 43/2016)

На минувшей неделе состоялось вручение Бунинской премии, носящей имя первого среди русских писателей лауреата Нобелевской премии по литературе Ивана Бунина. Для участия в конкурсе в нынешнем году было представлено 118 книжных и журнальных публикаций, оригинальных произведений. Заявки пришли из 21 российского города.

Особо хочется отметить, что среди лауреатов премии, учреждённой рядом российских негосударственных вузов в 2004 году, – герои материалов, авторы и эксперты нашей газеты.

Решением Попечительского совета, который возглавляет ректор Московского гуманитарного университета Игорь Ильинский, международная Бунинская премия «За выдающиеся заслуги в защите свободы слова и возвеличивании русской культуры, многолетнюю плодотворную литературную деятельность» присуждена известному итальянскому писателю, журналисту и общественному деятелю Джульетто Кьезе.

Премии Попечительского совета присуждены Леониду Ивашову и Владимиру Попову.

Среди лауреатов премии в номинации «художественная публицистика» – известные читателям «ЛГ» экономист и публицист Юрий Болдырев, историк, социолог и публицист Андрей Фурсов, а также филолог Иван Есаулов.

Искренне поздравляя новых «бунинцев», желаем им дальнейших творческих достижений и открытий.

«ЛГ»

Инвалид из Сан-Франциско

Инвалид из Сан-Франциско

Политика / Мир и мы / Потерянное поколение

Славин Алексей

Тепло под звёздно-полосатым

Теги: Америка , выборы , общество

Эссе о случайной встрече с русским человеком

Завершается предвыборная кампания в США, поразившая лицемерием и бесстыдством. В неё была вовлечена и Россия. Печальным результатом информационной войны стало возбуждение русофобии в Штатах и острое раздражение «партнёрами» у нас. Но ведь и после выборов Америка никуда не денется, там по-прежнему живут люди, во многом похожие на нас, да и попросту наши. Не стоит об этом забывать…

Он сидел в закоулке, на ступенечке, на заднем дворе китайского ресторана в Сан-Франциско, и мутно смотрел в пространство.

Он мотал головой и что-то напевал.

Пахло чёрт знает чем.

Этот закуток был улицей. Я зашёл туда, чтобы глотнуть из фляжки. Закуток назывался Керуак-стрит.

Господи, Керуак, Гинсберг, битники! Кто их теперь помнит? А теперь вот китайцы, запах и этот русоволосый тип, явно накурившийся, насосавшийся или нанюхавшийся.

Он попросил у меня закурить, приложив пальцы победой ко рту.

– Не курю, – сказал я ему по-русски и развёл руками. Чтобы больше не приставал. Иностранец я.

Но он почему-то в ответ протянул из себя: «Ху-уу». И тогда мне всё стало ясно. Этот насосавшийся – наш. Причём без дворянских примесей. Одно слово: «Хуу».

Я уставился на него. Он по-прежнему глядел в пространство. Я его не интересовал.

Но я почему-то не спешил уходить.

– Ничто не было рождено, ничто никогда не умрёт, – сказал я с лёгкой злобой. Я знал, что он ничего не поймёт. Цитата для умников. Из Керуака. Сказал по-русски.

– Ты о чём? – спросил он.

По-русски спросил.

– Да так, – сказал я. – Тут до тебя люди такое вот вещали, как раз на этом месте. Улица в честь этого вещуна. Поэму написал, на тридцать шесть метров. На рулоне бумаги.

– Чудик, – сказал он.

– Чудик, – согласился я

Я присел на ступеньку.

– Может быть, ты помнишь Ферлингетти? – продолжил я с той же лёгкой злобой. Я явно нарывался. – Тоже отсюда.

– У нас в городе нет ни одного итальянца, – мирно ответил он и прибавил почему-то английское нецензурное слово.

– Ну как же, – сказал я, – разве тебе не рассказывали в твоей вторичной школе историю Иисуса Христа на американской фене? Это вот и есть Ферлингетти.

– А что такое феня? – спросил он.

Говорить было больше не о чем. Раз он не знал, что такое феня.

Он запел свою песню, а я тихонько достал из кармана фляжку, чтобы полицаи не видели.

Он не обратил на фляжку никакого внимания и продолжал петь.

– Ты откуда? – спросил я.

– Рокки Маунтинс, Рок Спрингс – сказал он. – Дыра жуткая, но красиво.

– Горы, что ли?

– Угу, – промычал он. – Я Пит. Петя, по-вашему.

– Алекс, – сказал я, перекорёживая своё имя и думая, что так ему будет понятнее. – А что здесь делаешь?

– Ловлю жизнь, – ответил он по-английски.

«Далековато, – подумал я. – Нет, он не на Кастро-стрит приехал, не голубой он».

Уже от одной этой мысли я расслабился. Я не знаю, как вести себя с голубыми. Я их стесняюсь, впрочем, как и проституток.

Ему было на вид лет сорок. А может, больше. Он был худой и какой-то выжатый, с выгоревшими русыми волосами, нестриженный, небритый…

Он опять запел что-то заунывное.

И только тут я заметил, что у него не правой руке нет трёх пальцев.

Я ему протянул фляжку. Он равнодушно взял её, глотнул и опять запел.