Литературная Газета, 6596 (№ 17-18/2017)

Умирают тоже часто на виду, тоже медленно, долго. Юлина тетя не хотела долго: она умерла быстро, одним шагом – из окна. Юля видела этот шаг. Бабушка много лет потом плакала и приговаривала, что Юля её последняя надежда. Теперь у бабушки есть ещё Коля и Настя. Они, может, и не хотели пробовать наркотики, но мама не спрашивала их во время беременности. Ей было плохо, и ей нужно было «лекарство». Юля всё это видела и теперь рассказывает с безразличием. И оно не показное, не надуманное. Возможно, на эмоции у неё просто не осталось сил. Все ушли на детские переживания, когда мама по несколько дней не появлялась дома, а бабушка то плакала, то кричала на Юлю по любому поводу. Ей было обидно: плохо вела себя мама, а ругалась бабушка на Юлю. Но она молчала, потому что боялась, что если бабушка будет ругаться на маму, та снова уйдёт и больше не вернётся.

Постепенно Юля стала всё меньше переживать: то ли устала, то ли привыкла, то ли стала сухой и чёрствой. Она не любит документальное кино про войну. Она смотрит на чужое горе с таким же безразличием и скукой, с каким теперь воспринимает бабушкины слёзы, мамины обещания про «последний раз», папины редкие появления, ворчание учителей и бесконечные собственные скитания по больницам, приютам, реабилитационным центрам. Юля употребляет уже два года. И ей всё равно. В каждом новом месте, где ей говорят, что хотят помочь, она никому не врёт: она не хочет помощи, она хочет наркотики, и чтобы её не трогали, и да, ей всё равно, что будет потом.

Пробовали объяснять ей, ради чего стоит жить, рассказывая замечательные истории про то, как может ещё сложиться судьба, как много у неё будет счастья, любимый человек, дети, семья, работа, друзья, творчество. Ей приводили реальные примеры, люди, переставшие употреблять, делились своим опытом. За пару лет она слышала и уговоры, и обвинения, и наставления, и просьбы, и угрозы... Но после всего, что довелось ей увидеть, Юле больше не интересно. Нет, она пока не дошла до мыслей о само­убийстве, хотя специалисты и называют употребление наркотиков пролонгированным суицидом. Но и особых усилий, чтобы сохранить здоровье и свою жизнь, Юля прикладывать не станет.

Дети блокадного Ленинграда знали, что им нужно выжить, нужно обязательно постараться. Где-то глубоко внутри они наверняка верили, что война закончится и у них будет лучшая жизнь. И им не нужны были уговоры, просьбы, наставления. Они хотели жить. А Юля не хочет. И таких, как она, сейчас очень много. Там, где они вырастают, почему-то не могут дать им ту уверенность, которая была у маленьких голодных замерзающих детей, что жить обязательно стоит. Очень просто обвинять Юлю и таких же, что они не могут взять себя в руки и жить по-человечески. Но ответственность за боль в их душах лежит на всех тех взрослых, которые не смогли вселить в них любовь к жизни, которые оставили там пустоту.

Васька

Выдержим ли? Главное и единст­венное желание – не потерять детей, не видеть их гибель... Я с ужасом смотрю на него (сына). Боюсь, что он погибнет... Мальчика не узнать... Если так будет продолжаться, он погибнет. Делаю всё возможное, чтобы его лучше кормить, но всего этого слишком мало...

Елена Скрябина «Годы скитаний: Из дневника одной ленинградки»

Могли ли матери Ленинграда, каждый день сдавливаемые кольцом смерти, представить себе живущих в мирном комфорте женщин, которым не нужны будут их собственные дети...

Васе шестнадцать. Когда он смотрит без злобы, он похож на домашнего зверька, которого вытащили из его угла, но пока неизвестно зачем. Последние три года его постоянно пристраивают куда-нибудь на исправление. Он всё понимает, даёт обещания и даже держится какое-то время. А потом с ним что-то происходит, он даже не может объяснить – что. «Оно само» как-то так случается. Вроде просто гулял с друзьями, как-то само собой решили выпить и тут угнали машину... покататься. А в другой раз хотели пошутить – на спор взломать киоск с мороженым, просто посмотреть, сколько его там, а вышло не «просто».

«Мы хотим от него отказаться. Но я не знаю, как ему сказать. В общем, вы тут как-нибудь с ним поработайте, чтобы он сам понял, что ему лучше в детском доме, сам решил, что мы ему плохие родители, не справляемся. Ну вы же специалисты, это ваша работа в конце концов с ними разбираться!» – с таким запросом полная раздражения и претензий пришла Васькина мать. И больше не приезжала к нему. А Васька ждёт, каждые выходные ждёт, как будто от безделья подходя к окнам.