Литературная Газета, 6610 (№ 34/2017)

– Описание войны – от Второй мировой до первой чеченской (опосредовано) – у вас отличается тем, что в романе герой по нитке собирает воспоминания родных, а после уж складывает их для себя в картину мира. На самом деле – откуда материал? Одна из сцен – будто из фильма «Пленный», где солдат вынужден задушить чеченского юношу, дабы пресечь его попытки привлечения внимания: «Рот Катьке зажала – держу, не отпускаю. Потом думала – задохнулась она. Такой грех взяла бы на душу». Другая – будто из горьких мемов про 11 сентября в Америке, когда никто из супергероев не оказался на месте: «По телевизору идут боевики – мир спасает то Брюс Уиллис, то Арнольд Шварценеггер, – а мы, так нам сказали, едем спасать Украину»…

– В моей книге нет описания первой чеченской. И я плохо представляю, о каких мемах вы говорите.

Война в Донбассе – это то, что я видел сам. Война же Великая Отечественная – это опыт моих близких. Истории, которые есть в книге, сотканы, например, из историй жизни моей бабушки и дедушки. Бабушку, когда она была девочкой, война накрыла в Брянске. Дед же воевал в Сталинграде. Им было что рассказать. И я думаю, тот опыт позволит нам быть чуть умнее, чуть мило­серднее сейчас.

А все эти фильмы или мемы – это лишь подражание жизни. Они не из головы берутся.

– Платон, а кто вам ближе в «Детях декабря» – родные крымские герои, жизнь которых вам известна лучше, или донецкие – которые выписаны менее детально, скорее штамповано, и это, наверное, правильный штамп из «уличных» отношений с мировой историей. «Мне кажется, что мы, крымские, выглядим старше, монументальнее, но случись драка – и донецкие переработают нас в уголь», – сравнивает силы ваш герой…

– Это лишь эпизод, лишь восприятие героя. В другой повести жизнь людей Донбасса показана во всей полноте. Я никогда не разделял ни крымских, ни донецких – для меня это родные люди.

– Для вашего героя – в частности, в главе «Дети декабря» – не особо важно, за кого он на этом свете – за Майдан или за антимайдан, ведь, по сути, он вырвался на свободу – мысли, действия, бездействия… «Я тоже приехал в Киев за этим. Быть вне себя, выйти за рамки. Рамки квартиры, «Тавриды», города, Крыма, семьи, фобий, надежд», – признаётся он в собственном беззлобии… Это попытка разобраться в случившейся истории или позиция автора? Толстовская, например.

– И снова я не понимаю, о чём речь. Что значит не важно? Герой – Вадим – как раз-таки и едет в Киев из Севастополя, чтобы разобраться в происходящем, чтобы участвовать самому. Для него это не просто важно, а первостепенно важно. Другой вопрос, что люди и там, и там – одни и те же в основе своей. И страшно, когда эти люди, иногда близкие, товарищи, оказываются по разную сторону баррикад.

– И напоследок. Ваши предыдущие книги – и дебютная «Книга Греха» и сборник рассказов «Рёбра» и «Учитель» – по-моему, складываются в биографическую сагу. Для вас она в первую очередь – роман со временем, историей или всё-таки ставили перед собой другую задачу? Например, написать «о стране» через призму семейной истории…