Литературная Газета, 6611 (№ 35/2017)

Галич песенку услышал – и значение всему этому придал. Он стал сочинять продолжение и заострил сатирическое звучание стихов Шпаликова, сделал текст более резким в социальном отношении, более саркастичным: «Там и фауна, и флора, / Там и галки, и грачи, / Там глядят из-за забора / На прохожих стукачи. / Ходят вдоль да около, / Кверху воротник... / А сталинские соколы / Кушают шашлык!.. / А в пути по радио / Целый час подряд / Нам про демократию / Делали доклад. / А за семью заборами, / За семью запорами, / Там доклад не слушают – / Там шашлык едят!» Сталина не было уже восемь лет. Его тело как раз в 1961 году было вынесено из мавзолея, и Сталинград тогда же был переименован в Волгоград. Но «сталинские соколы» – и сам Хрущёв, и не вошедший пока в полную силу Брежнев, и, скажем, кавалерийский маршал Будённый (его имя сейчас нам понадобится), занимавшие большие посты при «отце народов», – были на месте, за семью заборами государственных особняков.

С лёгкой руки Шпаликова Галич и начнёт писать свои остросоциальные песни, обращаясь и к теме наследия сталинизма («Ночной дозор»), и к теме привилегированной жизни власть имущих («Городской романс», «Письмо в семнадцатый век»), и к теме лжи и цинизма государственной идеологии и её носителей («Съезду историков»).

Там же, в Болшеве, Галич написал продолжение и ещё одной песенки своего молодого друга, и опять получилось острее и конкретнее, чем у того. Но сначала – текст Шпаликова, пение которого сохранилось (в отличие от куплета «Мы поехали за город...»; его, как и всю «совместную» песню «За семью заборами», мы можем слышать только в галичевском исполнении) на «венгеровской» фонограмме. Вот как пел эти стихи сам Геннадий: «У лошади была грудная жаба, / Но лошади – послушное зверьё, /И лошадь на парады выезжала / И маршалу молчала про неё. / А маршала сразила скарлатина, /Она его сразила наповал, / Но маршал был выносливый мужчина /И лошади об этом не сказал.

Казалось бы , забавная история, стихотворный анекдот, соль которого, во-первых, в том, что болезни явно не соответствуют болеющим. Может ли лошадь заболеть грудной жабой, то есть стенокардией, а взрослый человек, солидный боевой маршал – скарлатиной, которая считается детской болезнью? Комично, во-вторых, и то, что «персонажи» песенки каждый свою болезнь утаивают друг от друга – будто они могут пообщаться и поделиться. Кстати, лошади из песни поэт «отдал» собственную болезнь – мы помним, что он сам страдал стенокардией.

Но незатейливая песенка на деле сложнее анекдота, в ней тоже есть политический подтекст, за который и «зацепился» старший поэт. Хотя у Шпаликова маршал по имени не назван, в сознании любого тогдашнего слушателя при этом слове мгновенно всплывало имя командующего Первой конной армией в Гражданской войне Семёна Будённого. Будённый был ещё жив и преподносился советской пропагандой как живая легенда Красной армии. Например, широко звучал по радио «Марш Будённого» братьев Покрасс на слова Анатолия Д’Актиля с припевом: «Веди, Будённый, нас смелее в бой! / Пусть гром гремит, / Пускай пожар кругом, пожар кругом...» Книгу репрессированного при Сталине Исаака Бабеля «Конармия», где деяния красных кавалеристов изображались – скажем так – весьма неоднозначно, тогда мало кто вспоминал.  

Без следа

Без следа

Книжный ряд / Портфель ЛГ / Книжный ряд

Попов Вадим

Теги: Геннадий Шпаликов , Я шагаю по Москве

Геннадий Шпаликов. Я шагаю по Москве. Стихи. Проза. Драматургия. Дневники. Письма. М. Зебра Е, 2017. 528 с., 1500 экз.

Разобраться, почему именно Шпаликов стал символической фигурой 60-х, вошёл в моду во времена «оттепели» и по-прежнему продолжает вызывать интерес даже у молодой публики XXI века, – интереснейшая задача. Однако обычному киноведу с ней, пожалуй, не справиться, потому что Шпаликов – явление, выходящее за границы кинематографа и не только по той причине, что писал стихи. Он – социальный феномен, достойный исследования культурологов, философов и даже психиатров. В этой творческой фигуре причудливым образом соединены гармония и хаос, нравственная чистота и отталкивающая патология. Безусловно, когда мы вспоминаем Шпаликова сегодня, речь идёт чаще всего об образе, об увековеченной в бронзе фигуре, о впечатлении от изящных фильмов. В его кино (какие бы режиссёры не воплощали замысел) – царят демонстративная лёгкость, фирменная необязательность, обманчивая, конечно, по своей природе. Сценарная конструкция у Шпаликова как будто специально выглядит хрупкой, нарочито не вписывающейся в схему и это, безусловно, великий талант рассказывать историю, не оставляя следов авторских усилий, драматургических уловок.