Литературная Газета, 6617 (№ 41/2017)

Под шлягер 80-х «На теплоходе музыка играет» летит с экрана паратовская «Ласточка», предназначенная на продажу, – всё на продажу! Образ читается сразу – на экране же долгожданный мужчина начинает расстёгивать штаны и с экранной палубы прыгает на сцену уже голым… Какая же современность без мужской обнажёнки?! Обилие модных расхожих штампов, прямолинейных и плоских зашкаливает. Хариту Игнатьевну, маму, конечно, играет мужчина Сергей Мелконян, мысль режиссёра читается мгновенно, баба в драке за себя, за дочь превращается в мужика. Однозначно ничтожный, щупленький Паратов (Евгений Старцев) тоже без загадок. Маски, не характеры. Персонажи, не живые люди. Всюду указующий перст режиссёра, жёсткая схема. Актёры, работающие в системе психологического театра, теперь не нужны. Они должны быть послушными исполнителями режиссёрского рисунка. Режиссёрский диктат и всевластие хоронят теперь собственно режиссёрскую профессию. Когда-то про режиссёров говорили: умри в актёре… Теперь и умирать некому. Не актёры – исполнители. Типы, маски, краски. Богач и старик Кнуров (Константин Муханов) в огромной шубе, сейчас распространённый трюк, вырастает на сцене в монумент. Монстр. Его молодой соперник Вожеватов (Максим Дубровин) в татарской тюбетейке. Как нынче в спектакле без мусульманина? А характер и не нужен. И вешалку с висящими в ряд, то и дело падающими пальто и куртками (художник Анна Кострикова) поправляет Карандышев (Максим Маманов), а они снова падают – не правда ли метафора, недолгая в расшифровке. Текст Островского соседствует с отсебятиной.

Особенно у главной героини, провинциальной Ларисы из Бряхимова. Очевидно, способная актриса Мария Смольникова смогла бы сложно и интересно прожить судьбу на сцене, но она становится главной жертвой режиссёра, превращённая в безголосую певичку из шоу-бизнеса, поющую под фонограмму, вынужденная бороться с навязываемой ей некрасивостью и тупостью. А уж новые тексты её про то, что она не умеет потрошить курицу, разделывать селёдку, стелить постель, целоваться – чего стоят?! А зачем, для чего? И всё-таки «кака така любовь?» – как спрашивала героиня Нины Дорошиной в фильме «Любовь и голуби». Да, «никака»! Нет её вовсе в спектакле, поставленном по пьесе о любви. Вялый выброс гормонов, одуряюще тупая тоска, скука, тотальная бездуховность, где любой заморыш покажется мужчиной и любое недоразумение станет романом. Абсурд и мрак. Ну какое всё это имеет отношение к А.Н. Островскому?

А финал мне понравился: в Ларису стреляли двое: и Карандышев, и Паратов, всем спектаклем стреляли… Ларису жалко!

Согретый солнцем и землёй

Согретый солнцем и землёй

Искусство / Искусство / Штрих-код

Тосунян Ирина

Теги: Александр Волков , скульптор , художник , выставка

Выставка Александра Волкова в галерее Artstory

Когда в нынешнем сентябре я собралась ехать в отпуск в Москву, то едва ли не самым первым пунктом в перечне важнейших удовольствий, которые ожидали меня на Родине, было посещение именно этой выставки. Потому что много лет дружу с её автором, внимательно слежу за его работами и стараюсь, по мере возможности, не пропустить ни одного его вернисажа. Если не случается выставки, Волков устраивает для меня демонстрацию своих последних картин, тех, что я ещё не видела, у себя в мастерской. Ставит один за другим ещё не обрамлённые рисунки на мольберт – один, другой, третий, пятый, и вдруг я чувствую, как с этим очередным рисунком к горлу поднимается горячая волна: «Это моё, то самое!..»

Брожу по большому залу выставки в Старопименовском переулке, где вывешены новые, не всё мне знакомые работы мастера, по боковым комнатам, тем, что представляют ретроспективу, где среди прочих есть особенно любимый мной цикл «Литовское озеро», невероятный по виртуозности и замысла, и воплощения. Этот взгляд, обращённый в прошлое, эти циклы предыдущих лет знакомы до мелочей, и я вспоминаю даже, как Сан Саныч говорит мне во время очередных «смотрин»: «Когда я делаю какую-то большую работу, я знаю, что должно быть соответствие – пластики фигуры с пластикой дерева, пластики облака с пластикой земли… То есть не отдельно облако рисуешь (как очень часто бывает у художников), должен быть ритм единый, пронизывающий работу, твоих движений, того, как и где ты к холсту прикасаешься. Нет планов – передний, задний – должна быть цельность, вещь у тебя должна быть «схвачена». Ещё Николя Де Сталь писал, что каждый раз, когда берёшься за новый замысел, выкладываешься по полной, и каждый раз понимаешь, что результата не достиг, он опять от тебя ускользнул. У меня есть своя фраза: «Живопись, она как движение к горизонту, сколько ни иди, всё равно до горизонта не дойдёшь. Горизонт всегда отодвигается и манит. Вот пока манит, работаешь».