Литературная Газета, 6627 (№ 01-02/2018)

– Работы, посвященные конкретной личности, балерине или танцовщику – очень большая проблема. Я считаю, что не может быть балета «Пушкин» – может быть балет «Поэт», навеянный фактами биографии и авторским восприятием Пушкина, ведь он у каждого свой. Человек, больше знавший о той или иной балерине, имеет большие ракурсы для воплощения ее образа. Если передавать просто факты биографии – то как их отобрать? Часто это делается достаточно тенденциозно. Документальные съемки иногда получаются значительно интересней. Что касается «Матильды», то картина посвящена не балетным вопросам, тем более, что фигуры героев достаточно спорные. Сведения, которые мы имеем, тоже противоречивы: надо учитывать и ее дневники, и дневники Николая. Для режиссера Алексея Учителя важны детали: например, оторвалась бретелька или нет? Но, став балериной, интересной миру, Матильда Кшесинская, наверное, имела право на что-то другое, нежели этот фильм.

– Сейчас много исполнителей, которых принято называть звездами. Можно ли их сравнивать с лучшими танцовщиками советского времени?

– Сейчас пиара и пропаганды больше, чем раньше, но тогда звезды – называли их так или нет – действительно были ярче индивидуально. Технически сегодняшние артисты более подготовлены. Но мало школы, мало способностей, мало физических и внешних данных – важна личность. Человек должен иметь, что сказать. И еще одно: артист, осваивая спектакли, которые ставились до него, не подражает, но зависим от первых вариантов исполнения. Мы бы никогда так много не говорили о Марисе Лиепе, который танцевал весь ведущий репертуар, если бы не Красс в «Спартаке». Этот балет ставился на него. Работа с хореографом при постановке на артиста дает ему возможность раскрыть индивидуальность. Для этого хореограф тоже должен быть мыслителем. Тогда и возникает произведение искусства. Галина Уланова зазвучала в «Ромео и Джульетте», Ольга Лепешинская – в балете «Светлана». Спектакль, который создается впервые, рожденный только исполнителем вместе с хореографом, формирует другие возможности.

Но есть еще одна сторона, о которой не очень принято сейчас говорить. Раньше при закрытости страны меньше распылялся интерес, а театр, с моей точки зрения, – явление аутентичное. А сейчас, если ты уже солист, можно приехать в Лондон, станцевать в местном спектакле, потом в Париж, да еще с партнершей яркой в дуэте. Это как бы изобразительное творчество, искусственное переживание. Появился, так сказать, бродвейский подход: человек пришел в театр после тяжелого дня, чтобы отдохнуть. Он с радостью смотрит, восторгается красотой, но, уходя домой, должен забыть об этом, чтобы вечером готовить себя к новому рабочему дню. Зачем ему переживать, плохо спать? Это, скорее, в наших традициях, мы привыкли именно к психологическому театру, а не к исполнительству, в котором артист показывает блестящую технику, высокий прыжок, необыкновенное движение. Наверное, поэтому ярких индивидуальностей не появляется, хотя хороших танцовщиков сейчас значительно больше, чем было раньше, и потенциально они готовы в своих возможностях, в школе, в технике, в графике и эстетике танца сделать очень многое. Даже больше, чем те, кого мы называли звездами. Само это понятие потеряло весомость.

– Сегодня в области балета мы все еще впереди планеты всей?

– Если говорить о тех спектаклях, которые можно назвать шедеврами, сохраняющимися во времени, то впереди. Потому что среди того, что сейчас создается в мире, я пока не вижу шедевров. Что касается исполнительской техники, то за границей взяли очень многое от русской школы классического танца. Очень интересно в этом плане развивается Восток. Но суммарно наша школа, конечно, сильнее всех. Во всяком случае, пока.

Дарья Семёнова

Ах, водевиль!

Ах, водевиль!

Искусство / Искусство / Губернская сцена

Сцена из спектакля «Жить и умереть на сцене»

Теги: Орловский драмтеатр , «Жить и умереть на сцене»