Из жильцов этого дома необходимо упомянуть: в 1915 г. поэта и художника Д. Д. Бурлюка
и его жену — мемуаристку и издательницу — М. Н. Бурлюк (урожд. Еленевскую), у которых останавливались поэты В. В. Хлебников и В. В. Маяковский. Позже в этом доме жили в разное время: поэты С. А. Есенин, Р. Ивнев, М. А. Тарловский, прозаики Ю. К. Олеша, К. А. Большаков, К. И. Чуковский, Л. Р. Шейнин, Ю. Н. Потехин, прозаик и мемуаристка А. А. Берзинь (псевдоним Ферапонт Ложкин), издатель А. М. Кожебаткин, критик, директор издательства «Искусство» О. М. Бескин, литературовед С. В. Тураев, художники, графики и фотографы В. В. Кандинский, А. М. Родченко и его жена, сценограф В. Ф. Степанова, актриса Ляля Черная (Н. А. Хмелева, урожд. Киселева) и многие, многие другие. Об этом доме и историях, связанных с ним, ныне написано и издано несколько книг.С этим домом связано множество легенд и реальных историй. По слухам, после постройки этого дома жильцы его стали слышать в квартирах чьи-то незнакомые голоса. С крыши этого первого небоскреба — первого «тучереза», как прозвали его москвичи, — часто прыгали самоубийцы (в частности, так погиб один из сыновей архитектора этого здания). И тогда, по легенде, сюда пригласили Григория Распутина, который «изгнал бесов». Но не легенды, что в этом доме впервые познакомились в гостях у общих знакомых Михаил Булгаков и его третья жена Елена Шиловская, не легенда, что с крыши этого дома били салюты во время войны в честь очередного освобожденного от фашистов города, наконец — истинная правда, что именно здесь, на крыше, снимались сцены из фильмов «Служебный роман», «Курьер», «Место встречи изменить нельзя» и некоторых других.
90. Гоголевский бул., 25, стр. 1
(с. н.), — доходный дом (1889, арх. С. В. Воскресенский). Ж. — в 1895−1896 гг. — в дворовом флигеле, на чердаке — студент, будущий прозаик и драматург Леонид Николаевич Андреев. В Москву из Петербурга переехал в 1894 г. после неудавшейся попытки самоубийства. Это — первое московское жилье классика (все адреса писателя см.Ныне пишут, что Леонид Андреев был необыкновенно силен физически. Пошел в отца, говорят. Мать писателя рассказывала Чуковскому про своего мужа: «Силач был — первый на всю слободу. Когда мы только что повенчались, накинула я шаль, иду по мосту, а я была недурненькая, ко мне и пристали двое каких-то… в военном. Николай Иванович увидел это, подошел неспешно, взял одного за шиворот, перекинул через мост и держит над водою… Тот барахтается… а я стою и апелицыны кушаю…» Но, несмотря на силу, сам Леонид Андреев, студент, переехав в Москву, выглядел, как отмечали, «обреченным», чувствовалась в нем «какая-то гибель».
«Это был затравленный и робкий человек, скрывавший свою сущность за эффектной маской „великого писателя“, — отметит позже поэт Георгий Иванов. — Он понимал свое ложное положение в „большой литературе“, понимал, кажется, и невозможность изменить его. Больше всего Андреева раздражало, что его „не пускают“ в замкнутый круг писателей-модернистов, к которому его чрезвычайно тянуло. „Но ведь я ваш, я с вами. Я в прозе делал то же, что Брюсов с Бальмонтом в поэзии!..“».
Возможно, поэтому Андреев уже с молодости много пил. Ходили слухи, будто он выпивает «аршин водки», т. е. ставит рюмку за рюмкой на протяжении целого аршина (1 аршин — это 71 сантиметр) и выпивает их без передышки. Позднее и сам он рассказывал Чуковскому, что, будучи московским студентом, бывало, «с пятирублевкой в кармане совершал по Москве кругосветное плавание, т. е. кружил по переулкам и улицам, заходя по дороге во все кабаки и трактиры, и в каждом выпивал по рюмке. Вся цель такого плавания заключалась в том, чтобы не пропустить ни одного заведения…» «Сперва все шло у меня хорошо, — рассказывал Чуковскому, — я плыл на всех парусах, но в середине пути всякий раз натыкался на мель. Дело в том, что в одном переулке две пивные помещались визави, дверь против двери; выходя из одной, я шел в другую и оттуда опять возвращался в первую; всякий раз… меня брало сомнение, был ли я во второй, и т. к. я ч(елове)к добросовестный, то я и ходил два часа между двумя заведениями. Пока не погибал…»