Литературная рабыня: будни и праздники

Мое внутреннее, глубоко устаревшее и не имеющее никакого отношения к действительности чувство справедливости это почему-то задевает.

Во-вторых, мой уход был спровоцирован невыходом книги одной немолодой и очень хорошей писательницы, как раз из тех настоящих, которые на этом празднике жизни оказались лишними. Писательница эту книгу ждала-ждала, а потом заболела. Она болела несколько месяцев. За это время книга успела дойти до стадии верстки и даже макета. Дальше оставалась только типография. И тут как раз эти очередные трудности. Впрочем, более коммерчески надежным, на взгляд руководства, проектам ничто не помешало оказаться в типографии. А вот ее книжка застряла.

За это время ее болезнь приняла необратимые формы и вышла на финишную прямую. Писательница, пока еще могла звонить сама, звонила и просила:

– Дашенька, нельзя ли поторопить ваше начальство. Боюсь не дожить.

Потом стал звонить ее муж. Тихим просящим голосом он не то спрашивал, не то увещевал:

– Дашенька, может быть, можно что-нибудь сделать…

И я каждый божий день обивала начальственный порог.

Книга вышла через две недели после смерти автора.

В церкви, во время отпевания, я смотрела на ее нежный, мраморно-спокойный профиль и думала о том, какая она красавица. Она боялась старости и старалась всегда хорошо выглядеть. Сейчас ей можно было дать лет тридцать. Наверное, она поблагодарила бы меня за этот чистосердечный комплимент. Она умела быть ироничной и насмешливой. Ей бы это понравилось.

Я тогда страшно обозлилась и с руководством в одностороннем порядке разговаривать перестала. Полагаю, оно этого даже не заметило. А через неделю я подала заявление об уходе.

Это окончательно стало возможно благодаря третьему фактору.

Некоторое время назад на наше издательство выплыл нефтяной Почти-олигарх местного разлива. Никакой нефти в наших болотах отродясь не водилось. У нас просто трафик. Тоже страшно выгодная штука, оказывается.

Вообще, в последние годы стало престижным быть хоть как-то причастным к нефти. Говорила, говорила же мне еще в начале девяностых моя прогрессивно мыслящая московская приятельница: «Сейчас модно иметь хотя бы небольшую нефтяную трубу». Ну, если не иметь, то вовремя к ней пристроиться хотя бы.

Почти-олигарх развился из бывших комсомольских деятелей. А эти ребята всегда умели держать нос по ветру. И теперь Почти-олигарх написал книгу о своей жизни. А наше издательство выбрал как самое известное в городе и регионе.

Почти-олигарх подкатил к издательству на красном «Феррари» последней марки. И сам он слегка был похож на Аль Пачино. Только на провинциального Аль Пачино, который так никогда и не сыграл своей главной роли. А я-то ожидала увидеть дородного господина с незатейливым лицом человека, чуждого рефлексии… Все-таки приятно, когда рушатся стереотипы.

То обстоятельство, что в издательство Почти-олигарх явился собственной персоной, тоже разрушало стереотип: мог ведь не выпендриваться и прислать свой опус, например, с водителем.

Мое предположение, что книги за таких дядек пишут референты, тоже оказалось ошибочным. По крайней мере, в данном случае. Текст Почти-олигарха был живым и немного странным. Читать его было не скучно, мизансцены были построены правильно, так, чтобы читатель смеялся или грустил в нужном месте по желанию автора. Чувствовалась режиссерская рука.

Кстати, выяснилось, что автор в свое время закончил три курса театрального (вот и объяснение эффектного появления собственной персоной). Правда, потом его выгнали. Якобы за пьянство. На самом же деле кто-то стукнул на него за чтение чуть ли не на лекциях антисоветской литературы, а именно – оруэлловского «1984» в самопальном, но точно передававшем суть переводе. Однако дела раздувать не стали. Громких диссидентских историй тогда и без этого сопляка хватало.

В ближайший же призыв несостоявшийся актер загремел в армию, где развлекал командный состав игрой в художественной самодеятельности.

Из армии будущий Почти-олигарх вернулся если и не примиренный с окружающей действительностью, то вполне усвоивший, как надо в нее встраиваться, и пошел учиться в какой-то маловыразительный технический вуз, где стал сначала секретарем комсомольской организации курса, а со временем и всего института. Оттуда он плавно перебазировался в секретари горкома комсомола. Публичность ему шла, и он знал это. В душе он остался лицедеем.

Странность же тексту придавало то обстоятельство, что этот весьма успешный, очень не бедный да к тому же вполне симпатичный мужчина все время самоутверждался, рассказывая о своих многочисленных любовных победах.

Меня многочисленные лирические отступления в тексте устраивали. Разве могут испортить книгу истории, в которых красавицы то и дело самопроизвольно падают в объятия удачливого любовника, в которых присутствуют погони на автомобилях, драки с проникающими ранениями и медсестрички, отдающиеся герою прямо на больничной койке…