Литературное обозрение

Немало у Дидро и отдельных, в основном словесных и фразеологических совпадений с пушкинской сказкой^[34].

Для ряда мотивов ЦН — гениталии-птички, их кормление-приманивание и ловля — находятся и русские литературные источники, в свою очередь восходящие к европейской традиции.

Очевидный источник картины с рассевшимися по ветвям «птичками» («И кругом на сучья сели»; вар.: «на сучках прямых засели» и т. д.; ср. особ. ст. 191: «на сучках им петь прекрасно»; вар.: «на сучечках им прекрасно») — анакреонтическое «Шуточное желание» Державина^[35], которое, в свою очередь, восходит к двустишию И. С. Баркова: «Коль льзя было летать пиздам подобно птицам, // Хорош бы был сучок елдак сидеть девицам»^[36]. Сюжет ЦН как бы ретроспективно переходит от ситуации, рисуемой Державиным («птички» на настоящих сучках), к барковской ситуации — «птички» на метафорическом «сучке» (в единственном числе).

Учитывая державинский источник окружающих строк, весьма вероятно влияние его же «Птицелова» (1800) на эпизод с кормлением (приманиванием) «птичек» в ЦН (ст. 188 и след.: «…Сухарями их прельщать»): «Эрот, чтоб слабым стариком // Казаться, гуню вздел худую, // Покрылся белым париком, // И бороду себе седую // Привеся <…> // И там по сучьям раскидал // Так хитро сеть, как паутину; // А нужно где, там и златой // Рассыпал по местам пшеницы, // Чтобы приманкою такой // Скорее побуждались птицы // Слетаться в потаенну сеть»^[37] (ср. у Баркова «Сонет 3»: «Если б плавали пиздушки, как плавают лягушки // <…> // А хуи бы остряки // Пошли бы в рыбаки // И закинули бы сеть // Зачали бы пизду еть»^[38]). Метафора Державина вскрывается в конце стихотворения: превращение самого Амура в стрелу, маска старика (имеющая в фольклоре отчетливо сексуальные коннотации), потекшая кровь: «Вспорхнул — и к добыче пустился // Сверкнул как огнена стрела (ср. особ. вар.: „Вскочил из-за угла, вспрямился // Вспылал как огнена стрела“), // И в сердце вмиг ее вонзился: // Ручьем кровь ала потекла. // Ах не клевать было пшеницы // Вам, бедны пташки, золотой! // Не верьте, красные девицы, // Вперед и бороде седой» (к Амуру-стреле ср. у Баркова «Надпись 13. Амур»: «С колчаном лук на что, стрелы коль не бывало? // Ты сам собой стрела, но тупо твое жало» — на фоне «остряков» в предыдущем его тексте)^[39].

Дальнейшее развитие птичьей метафорики находит аналог — причем более мотивированный — в «Сонете 2» И. С. Баркова (связанном и с мотивом сетей птицелова): «Если б так хуи летали, // Как летают птицы, // Их бы тотчас же поймали // Любезны красны девицы. // Все расставили бы сетки // Посадили бы всех в клетки»^[40].

Частный характер носит, по существу, и фольклорная параллель, отмеченная Нейштадтом и Томашевским, но она все же объясняет один из основных мотивов ЦН. Глухая ссылка обоих названных источников раскрывается в цитированном выше письме Р. О. Якобсона: «Песня „Чуманиха“ была еще в годы моего студенчества широко распространена в деревнях Моск<овской> губ. Н. Н. Дурново записал ее в Парфенках Рузского уезда, а мы с П. Г. Богатыревым, в 1916 г. в Верейском у., где эту песню полагалось петь свахе, когда она „будила молодых“. Вариант, записанный нами в дер. Ожегово в 1915 г., мне хорошо запомнился, и я уверен в точности прилагаемого текста. Наши богатые фольклорные материалы П. Г. <Богатырев> в 1920–21 г., к сожалению, продал впоследствии раскассированному моск, губмузею, и в конце жизни ему так и не удалось выяснить, где они и уцелели ли они. Там было немало интересного». При встрече в 1978 году в Москве Р. О. Якобсон устно сообщил также, что были более пространные варианты из Можайского уезда, а также — что записи П. Н. Дурново были переданы в Исторический музей. Ввиду неизвестности песни приводим ее целиком по тексту Р. О. Якобсона в письме.