Литературное обозрение

Однако есть украинская запись, дающая совершенно точную параллель к основному сюжетному мотиву ЦН: «Був собi Iван Переiбан-Переплетипiзда, куцоi пiзди онук, та було у ёго сiм дочок, та всi без поцёк. А за рiчкою, за Сухоёбiвкою жила баба Анастасiя Сорокапiздасiя. Пiшов до неï Iван <…> онук пiзд куповать: — „Здорова була Анастасiе Сорокапiздасiе?“ — „Здравствуй, Iване <…> онуче!“ „Продай менi пiзд“ каже. Пiшла баба у комiрку, та винесла пiзд мiрку: „Вибiрай, Iване <…> онуче!“ Вiт вибрав coбi сiм: руду, чорну, сiву, усяку, яка ёму до вподоби прийшлась, а баба дала ёму й вiсьму на придачу. Прийшов Iван до дому, поклав дочок на пiл — сокирою цюкне i пiзду уткне; усiм дочкам порастикав, а вiсьма осталась. „Ну, теперь Iване <…> онуче, як ти мене нiде не вткнеш, то я у тебе на нoci почiплюсь!“ От Iван порубав ïï на ciм шматочкiв, та усiм у пiзди семеники i повставляв. Тепер Семен Пiздсемен i Дорош над пiздами сторож. <…>»^[45]. Помимо общего фабульного сходства, важно совпадение деталей: «выбрал себе семь: рыжую, черную, сивую и всякую» — ср.: «Там их было всех сортов, всех размеров, всех цветов. <…> Ведьма все перебрала, Сорок лучших оточла». Особенно важно, что в сказке дочерей много, хотя и не 40, а 7 (другое «сакральное» число), но число 40 также присутствует — в имени Анастасии (т. е. «восстановительницы»), владеющей органами; в обоих случаях их приносят больше, чем надо: мерку или ларец, из которых надо еще отобрать нужное количество. То, что Иван берет 8, а не 7 — типичная ошибка героя при ворожбе (в упомянутых выше сказках герой, ищущий себе член, обычно получает их два или три), ведущая к усложнению сюжета, подобно ошибке гонца в ЦН^[46]. Это «усложнение», т. е. второй, вставной сюжетный ход находит себе соответствие в целой группе сказок, объединенных мотивом гениталий в ларце или сосуде.

В нашем материале имеется 4 основных варианта такой сказки: вар. 1 — сербский, вар. 2 и 3 — украинские, вар. 4 записан от трансильванских цыган; дополнительные варианты — 5 и 6 — сербские^[47]. Завязкой в основной группе сюжетов является непомерное требование парня: он женится только на девице с двумя пичками (серб.-хорв. пичка изначально «птичка», затем обозначение женского органа); находится девушка, которая уверяет, что у нее их две (например, одну она показывает спереди, другую сзади) и какое-то время обманывает этим мужа. Отправляясь в дорогу, он просит одну из них дать ему с собой (иногда это предлагает жена). Жена ловит птицу и прячет ее в ящичек или сосуд (в варианте 3 просьба мужа ставит ее в тупик, и выход подсказывает ей прохожая старуха, в варианте 5 новобрачная говорит, что оставила пичку у матери, муж отправляется за ней, и теща сажает в сосуд из тыквы мышь — т. е. и здесь идея обмана принадлежит не жене, а старшей женщине). Во всех случаях героя специально предупреждают, что нельзя открывать ларец (пока не дойдет до цели или под открытым небом), герой, остановившись (в вар. 1, 4, 5 — поесть, как и гонец в ЦН), нарушает запрет, птичка улетает, иногда садится на дерево. Герой пытается ее подманить (напр. укр. «пичка до гнiзда» — 2, 3 и «фiть, фiть» — 2, ср. ниже). Особенно любопытен вар. 1; птица, взлетев, поет «пиц, пиц, пиц ле, ле, ле» (по существу, звательное от пичка; ср. ниже пример Караджича), герой направляет на нее свой курац («петух», затем «мужской орган») и зовет «курц, курц, курц, ле, ле, ле», т. е. в системе ЦН этот прием должен был бы подействовать, но так как улетела настоящая, а не метафорическая птичка, то попытка остается безуспешной. Жена таким образом избавляется от «двойной работы» (хотя в вар. 3, где жена не ставила такой цели, а только не знала, как выполнить просьбу мужа, она говорит ему, что «птичка» сама вернулась — ср. ниже вар. 5).

Разумеется, эта сказка представляет лишь специфический вариант известного сюжета о птице (зверьке) в сосуде или ларце, как испытании любопытства (АТ 1416). Этот сюжет представлен во многих фольклорных и литературных традициях (сюда относится и названная выше сказка Грекура, упомянутая Б. В. Томашевским, которая восходит не к фольклорным источникам, а к вставному рассказу в 34 гл. 3-й книги «Гаргантюа и Пантагрюэля» Рабле) — в том числе в русской басне XVIII в.: «Пени Адаму и Еве» А. П. Сумарокова^[48] и «Хранители чужих дел» В. Майкова. Он в свою очередь является частным случаем запретов на проявление любопытства — среди которых и такие случаи, когда вследствие нарушения запрета исчезает чудесный супруг (ср. обсуждавшуюся выше тему исчезновения новобрачной). Любопытно, что в русском варианте этой темы — «Душеньке» Богдановича — такого рода запрет, составляющий основу сюжета, дублирован запретом на открывание горшочка в эпизоде схождения в Аид.