Литературное произведение: Теория художественной целостности

Вместе с тем, обратившись к «Путешествию из Петербурга в Москву», мы видим новые черты ритмической эволюции русской прозы. То, что у Ломоносова выступало как ритмические свойства разных текстов, у Радищева оказывается представленным в одном произведении, но в его различных, композиционно обособленных и ритмически разнородных частях. Такими разными сферами в первую очередь являются, с одной стороны, авторская, а с другой – прямая речь. Авторская речь здесь, говоря словами Ломоносова, «от обыкновенной простоты к важному великолепию возвышается» и несет в себе, соответственно, уже знакомые нам ритмические признаки «прозаических речей о важных материях»: и обилие безударных, особенно дактилических зачинов и окончаний, и заметное преобладание больших колонов над малыми. А в прямой речи сравнительно высок процент мужских окончаний и активизируются малые колоны.

Сравним, например, следующую фразу из авторской речи главы «Новгород»: "Вышед от приятеля моего Карпа Дементьевича, я впал в размышление. Введенное повсюду вексельное право, то есть строгое и скорое по торговым обязательствам взыскание, почитал я доселе охраняющим доверие законоположением, почитал счастливым новых времен изобретением для углубления быстрого в торговле общения, чего древним народам на ум не приходило… " – с диалогом из этой же главы:

"– Карп Дементьевич, чем ты ныне торгуешь? В Петербург не ездишь, льну не привозишь, ни сахару, ни кофе, ни красок не покупаешь. Мне кажется, что торг твой тебе был не в убыток.

– От него-то было я и разорился. Но насилу бог спас. Получив одним годом изрядный барышок, я жене построил здесь дом. На следующий год был льну неурожай, и я не мог поставить, что законтрактовал. Вот отчего я и торговать перестал…

– Старинный шутник, благодетель мой. Полно молоть пустяки, возьмемся за дело.

– Я не пью, ты знаешь … "

На фоне дидактически-торжественных авторских рассуждений выделяются отдельные отрывки с наиболее яркой эмоциональной окраской речи, своеобразные лирические отступления (конечно, не в строгом смысле этого слова). Показательный пример – «Посвящение» А. М. Кутузову, открывающее книгу. И опять-таки мы встречаем здесь некоторый рост малых колонов и большую повторяемость ритмико-синтаксических форм: «Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человеческими уязвлена стала. Обратил взоры мои во внутренность мою – и узрел, что бедствия человека происходят от человека, и часто от того только, что он взирает непрямо на окружающие его предметы. Ужели, вещал я сам себе, природа только скупа к своим чадам, что от блудящего невинно сокрыла истину навеки. Ужели сия грозная помеха произвела нас для того, чтоб чувствовали мы бедствия, а блаженство николи. Разум мой трепетал от сея мысли, и сердце мое далеко ее от себя оттолкнуло». Характерный интонационно-синтаксический параллелизм сочетается с анафорическими повторами (душа моя, взоры мои, внутренность мою, разум мой, сердце мое … ужель … – ужель), а также с накоплением и перекрестным чередованием однотипных зачинов и окончаний в колонах и фразах.

Важно, однако, не только и даже, пожалуй, не столько разграничение этих отличных друг от друга ритмико-речевых форм, а их совмещение в одном прозаическом произведении. «В „Путешествии“ Радищева нет никаких отступлений от стилистических норм классицизма, если не считать отступлением соединения разных литературных стилей в одном переплете вследствие новости самого жанра» ⁴ , – очень точно писал Г. О. Винокур. Связанное с этим общим принципом соединение разных речевых ритмов «в одном переплете» было весьма важным этапом формирования художественно-речевой структуры прозы. Нужно отметить, что речь в данном случае идет именно о соединении, совмещении, которое намечает путь к новому, более сложному ритмическому единству прозаического целого.

В связи с только что сказанным становится очевидной принципиальная важность одного нового качества, которое обнаруживается при анализе ритмических характеристик произведений Карамзина ⁵ . Сравнивая показатели распределения зачинов, окончаний и слогового объема колонов в авторской и прямой речи «Бедной Лизы», «Острова Борнгольм» и «Марфы Посадницы», мы наблюдаем явное сближение этих двух типов речевой организации в пределах одного произведения. Особенно это видно в окончаниях колонов и фраз, где можно говорить даже не о сближении, а о совпадении характеристик авторской и прямой речи в одном и том же произведении. Да и в целом прямая речь, скажем, в «Марфе Посаднице» оказывается гораздо ближе к авторской речи этого же произведения, чем, скажем, к прямой речи «Бедной Лизы», а диалог в «Бедной Лизе», в свою очередь, по распределению окончаний весьма заметно отличается от диалога «Острова Борнгольм».