Литературное сырьё

Тамсин Сикретт была настроена не менее сурово. В её последнем рассказе душераздирающе описывалось, как мать вкладывает всю душу в приготовление ужина для неблагодарной дочки, которая не только не явилась, но даже и позвонить не удосужилась. «Нежные аппетитные спагетти аль-денте сдобрены пряными травами, чьё благоухание навевает мысли о Южной Франции; посыпаны ароматным, тающим во рту сыром пармезан; окроплены густым оливковым маслом холодного отжима; запах блюда облагорожен тонкой ноткой трюфеля; в предвкушении слюнки так и.»

Тамсин Сикретт говорила, что описание ради описания — это просто пустое упражнение, что каждое литературное произведение должно обладать для людей «злободневной значимостью», «на кону должно стоять что-то важное». Рассказ «Как мы начищали кухонную плиту» она назвала очередным образчиком «бездумного краеведческого журнализма». «Пустое бряцанье словами», — подвела итог Тамсин Сикретт. «Вот-вот, бряцанье, — поддакнула её дочь Лола. — Привет из прошлого. Смех и только».

Цецилия Фокс сидела совершенно прямо и наблюдала за оживлением студийцев с мягкой, непроницаемой улыбкой, как будто происходящее её не касалось. Джек Смоллет даже не был уверен, всё ли она расслышала.

Поэтому, хотя это было не в его духе, сердито за неё вступился. Заговорил о том, что редко попадается вещь, которая действует сразу на нескольких уровнях, что не так-то просто сделать знакомые вещи необычными. Привёл знаменитую формулу Эзры Паунда: «сотворить заново», напомнил о методе Уильяма Карлоса Уильямса: «Никаких идей, если они не воплощены в конкретном». Это означало, что он задет не на шутку. Волновала его, с одной стороны, участь Цецилии Фокс, с другой — приходится признать! — своя собственная. Враждебность студийцев и банальные слова, в которые она облеклась, обострили Джековы терзания по поводу своей писательской оригинальности. Он объявил перерыв, после чего огласил кулинарную драму Тамсин Сикретт. В целом рассказ всем понравился. Даже Сикретт-младшая назвала сюжет очень трогательным. Мать и дочь тщательно притворялись, будто не выводят друг друга в своих сочинениях. Все остальные им подыгрывали… «Противнее слипшихся, заветренных спагетти ничего не бывает», — авторитетно подвела итог Сикретт-младшая.

В конце занятий студийцы любили порассуждать о творчестве. Всем доставляло удовольствие описывать себя за работой, как они бывают в творческом кризисе, а потом из него выбираются, и как они рады, когда удаётся «точно выразить чувство». Джек захотел, чтобы и Цецилия Фокс высказалась. Слегка возвысив голос, он обратился прямо к ней:

— А вы, мисс Фокс, для чего пишете?

— Ну. Пишу — это громко сказано, я пока только учусь. Но все-таки мараю бумагу, потому что люблю слова. Люби я камень, вероятно, занялась бы скульптурой. А я люблю слова. Люблю читать. На некоторые слова я западаю. Они начинают вести меня за собой.

Этот, не столь уж удивительный ответ вызвал почему-то у Джека удивление.

Он не раз отмечал, что ему самому становится все сложнее и сложнее описывать что-нибудь в своих произведениях. Когда на ум приходили слова, какие была бы не прочь употребить Тамсин или её дочь Лола, злость и отвращение переполняли его, до такой степени, что он был готов опустить руки в бессилии. Сплошными кляксами банальности расползались по миру слов, и он не представлял, как эти кляксы извести. Он не настолько гениален, чтобы, как Леонардо да Винчи, вписывать трещины в ткань шедевров, или, как Констебль, преображать природные формы облаков в небесные письмена. Не умеет он угадывать в кляксах форму, превращать их во что-то живое.

После занятий обычно отправлялись в паб, Цецилия Фокс со всеми не ходила. Предложение подвезти её до дома прозвучало бы абсурдно: Джек с трудом представлял на заднем сидении мотоцикла её хрупкую, кожа да кости, фигурку. Он замечал, что ищет предлог заговорить с ней, как если бы она была молоденькой симпатичной девушкой.

Всё, что ему оставалось — присаживаться рядом в перерывах между занятиями, когда пили кофе. Но и в такие минуты было не так уж просто разговаривать с ней, потому что прочие пытались завлечь его в свою беседу. С другой стороны, занять место по соседству с Цецилией несложно: она предпочитала держаться немного в стороне, возможно, стеснялась своей тугоухости. Когда он начинал с ней говорить, ему приходилось почти кричать.

— Давно хотел у вас спросить, мисс Фокс, что вы читаете?

— Современное я не очень жалую. Вас, молодых, то, что я читаю, навряд ли заинтересует. Я ещё девчонкой это любила. В основном, стихи. Кажется, к романам я стала довольно равнодушна.

— А я вас записал в почитательницы Джейн Остин.

— Вот как?.. Что ж, не удивительно, — сказала она с непроницаемым видом, ничем не обнаружив, по душе ей Остин или нет. Джеку показалось, что к нему самому относятся с пренебрежением. Он спросил:

— И что же за стихи вы читаете, мисс Фокс?

— Сейчас в основном Джорджа Герберта.

— Вы, наверное, верующая?