Литературные герои на улицах Петербурга. Дома, события, адреса персонажей из любимых произведений русских писателей

Непостоянство доля смертных,
В пременах вкуса счастье их;
Среди утех своих несметных
Желаем мы утех иных;
Придут, придут часы те скучны,
Когда твои ланиты тучны
Престанут грации трепать;
И, может быть, с тобой в разлуке —
Твоя уж Пенелопа в скуке
Ковер не будет распускать.
Не будет, может быть, лелеять
Судьба уж более тебя
И ветр благоприятный веять
В твой парус: береги себя!
Доколь текут часы златые
И не приспели скорби злые,
Пей, ешь и веселись, сосед!
На свете жить нам время срочно;
Веселье то лишь непорочно,
Раскаянья за коим нет.

Спору нет, Мусины-Пушкины были богаты, но Аполлос Аполлосович прославился в России и Европе своими научными трудами и путешествиями, а отнюдь не безумными кутежами. А разгадка проста: стихотворение написано в 1780 году, еще до того, как Державины приобрели усадьбы на Фонтанке, и посвящено купцу М. С. Голикову, взявшему на откуп питейные сборы в Петербурге и Москве, а после ставшему одним из организаторов компании, впоследствии названной Русско-Американской. Позднее, как замечает Державин, Голиков сделался «по худому своему оным [откупом] управлению и роскошной жизни несчастливым, что отдан был под суд за непозволенный провоз французской водки».

А вот стихотворение «Ко второму моему соседу» (после его публикации стихи, посвященные Голикову, стали называть «К первому соседу») связано уже с домом на Фонтанке. Этим «вторым соседом» был полковник Михаил Антонович Грановский, управитель петербургских имений князя Потемкина. После смерти Потемкина Грановский принялся подводами перевозить из Таврического дворца на свой двор картины, дорогую мебель и даже строительные материалы. При этом он развернул бурное строительство собственной усадьбы, вторгся на территорию соседа и своим непомерно высоким зданием закрыл дом и двор Державина от солнечных лучей. Державин в своих стихах возмущенно вопрошал:

Почто же, мой второй сосед,
Столь зданьем пышным, столь отличным
Мне солнца застеняя свет,
Двором межуешь безграничным
Ты дому моего забор?

В конце концов Грановский попал под суд и был посажен в крепость, а его дом продали за долги с публичного торга.

* * *

Державин сумел удержаться на месте при дворе почти два года и за это время успешно расследовал несколько серьезных финансовых афер, добился оправдания невиновных и наказания виноватых. При этом он ни на миг не «ослеплялся жизнью дворской», а вот Екатерина, кажется, поначалу обманывала себя. Ей казалось, что Державин будет не только секретарем, но и ее придворным поэтом, воспевающим ее многочисленные добродетели. Но Державин, по его собственному признанию, запершись дома «по неделе», пытался создать новую верноподданную оду, но ничего не выходило, и скоро поэт пришел к выводу, что «почти ничего не мог написать горячим чистым сердцем в похвалу императрице».

И из-под его пера выходили только язвительные строки, подобные этим:

Поймали птичку голосисту
И ну сжимать ее рукой.
Пищит бедняжка вместо свисту,
А ей твердят: «Пой, пташка, пой!».

В кругу друзей

Державин был сибаритом. Возможно, именно это и позволяло ему не пасть духом во всех многочисленных перипетиях жизни. И вот теперь, зажив на широкую ногу и наслаждаясь заслуженной славой, он с великим удовольствием приглашал к себе друзей. Приглашал, как и положено поэту, в стихах:

Шекснинска стерлядь золотая,
Каймак и борщ уже стоят;
В крафинах вина, пунш, блистая
То льдом, то искрами, манят;
С курильниц благовоньи льются,
Плоды среди корзин смеются,
Не смеют слуги и дохнуть,
Тебя стола вкруг ожидая;
Хозяйка статная, младая
Готова руку протянуть.

А после обеда – мирный сон.