Двадцать три года тому назадъ я отнесся къ праву собственности, что называется, критически. Надѣюсь, что критика эта была обстоятельна и добросовѣстно составлена. Я могъ ошибаться, скромность прилична человѣку, у котораго столько враговъ; но и въ этомъ случаѣ велика-ли моя вина? Составляя свое критическое изслѣдованіе, которое, надѣюсь, было на столько самостоятельно, на сколько вообще можетъ быть критика, которымъ я гордился, потому что видѣлъ въ немъ исходную точку соціальной науки, путь къ примиренію сословій и задатокъ лучшаго государственнаго устройства, я старался не выходить изъ предѣловъ критики, не требовалъ экспропріаціи собственниковъ, вооружался противъ коммунизма, рискуя такимъ образомъ быть обвиненнымъ въ непослѣдовательности, лицемѣріи, двоедушіи. Я доказывалъ лишь то, что наша практическая философія совершенно еще новая наука, что если мы отреклись отъ феодальныхъ учрежденій, то все-таки еще государственное устройство наше не вполнѣ удовлетворяетъ требованіямъ свободы; что экономическое наше положеніе еще хуже политическаго; что всѣ наши свѣдѣнія по части соціальной экономіи и государственнаго управленія ограничиваются тѣмъ, что мы видимъ въ нихъ бездну противорѣчій; что, разрушивъ старый порядокъ, мы еще не приступили къ установленію новаго; что даже самыя почтенныя изъ нашихъ учрежденій въ сущности все-таки созданія нашего злаго генія; что все это — есть неизбѣжное послѣдствіе того революціоннаго положенія, въ которомъ мы находимся, и которое служитъ предвозвѣстникомъ зарожденія новаго права, новой философіи, въ которыхъ прошедшее примиряется съ будущимъ, которыя положатъ прочное основаніе нашему благополучію и славѣ.
Все это было сказано мною по искреннему убѣжденію; я былъ увѣренъ, что сообщая публикѣ свои мысли — осуществляю свое право и даже выполняю свою обязанность; самого меня, болѣе чѣмъ кого-либо другаго, изумили тѣ положенія, къ которымъ привелъ меня тщательный анализъ вопроса. Если я ошибся, и если вы, почтенные буржуа, столько же увѣрены въ этомъ въ настоящее время, какъ пятнадцать лѣтъ тому назадъ, то простите меня во имя философской терпимости и свободы мнѣній, допускаемой нашими законами. Неужели весь этотъ споръ объ авторскихъ правахъ не привелъ еще васъ къ убѣжденію, что нужно бояться педантскаго невѣжества, а не свободнаго изслѣдованія; что люди, возстающіе противъ моей критики и объявляющіе себя защитниками права собственности, въ сущности, понимаютъ дѣло гораздо хуже, чѣмъ я понималъ его въ 1840 г., такъ какъ они приводятъ доводы, двадцать разъ опровергнутые, которые больше всего компрометируютъ принципъ права собственности.
Въ настоящее время меня преслѣдуетъ другая мысль, которую вы можете, пожалуй, тоже отнести къ области галлюцинацій, но консервативнаго направленія которой вы не будете въ состояніи скрыть. Мнѣ кажется, что праву собственности, подъ бременемъ государственнаго долга въ 20 милліардовъ, бюджета въ 2 милліарда, возрастающей централизаціи, закона объ экспропріаціи по требованіямъ общественной пользы, которымъ нѣтъ никакихъ границъ, при такомъ законодательствѣ, которое вводя принципъ безсрочности литературной монополіи идетъ къ возстановленію феодальной системы; праву собственности, которое отстаивается неловкими адвокатами, которое угнетается барышничествомъ, и беззащитно отъ всевозможныхъ продѣлокъ шарлатанства; праву собственности, не смотря на энергическую защиту со стороны правительства, грозитъ большая опасность, чѣмъ въ 1848 году. — «