Литературные первопроходцы Дальнего Востока

Если в «Территории» тема «лишних людей» была периферийной, то в «Правилах бегства» стала главной. «Роман получается о бичах как социальном явлении и об отношении к ним общества и личности», – писал Олег Куваев. Вот что говорит в «Правилах…» мудрец Мельпомен: «Во все века на Руси были убогие и неприкаянные. И во все века их тянуло в Сибирь… Что есть наш бич? Это человек с душевным изъяном. Он выбит из жизни. В руках государства – палка. Встань в ряды, или тебе будет плохо. Государство право, бич ему дорого стоит. Но мы люди, отдельные личности. Если видишь заблудшего и презираешь его – пройди мимо, не демонстрируй презрение… Если видишь озверевшего – бей его, но только пока он озверел. Если тянешь ему руку помощи, знай, что ты уже утратил право бить. И твой долг, человека, а не общества, понять его душевный изъян. В ряды он и без твоей помощи встанет». Мельпомену вторит Рулёв: «Не было ещё случая, когда палкой можно было заставить человека быть человеком, а не скотом. Под палкой он может лишь спрятать в себе скота». Рулёв убеждён: «Душа у каждого лучше, чем он сам». Он не только видит в каждом бичугане человека. Он понимает: весь этот люд, не способный ни к чему, кроме нерегламентированного северного безделья и нерегламентированной же северной работы, может быть полезен делу, обществу, государству. Почти каждый из бичей владеет какой-нибудь редкой специальностью, причём нередко – виртуозно. Нужно только помочь, создать условия для проявления лучших качеств. «Если на каждого бича да не найдётся умного сильного человека – грош цена человечеству. Но человечеству всё же цена не грош», – формулирует Рулёв. В этих его словах – куваевский манифест о человеке.

Рулёв (как порой и сам Олег Куваев, никогда не вступавший в партию и даже вышедший из комсомола) иногда кажется последним настоящим коммунистом в ту эпоху, когда понятия «коммунист» и «член КПСС» разошлись непоправимо далеко. Он пытается влить новое, живое вино в старые административные мехи советского общества. Создавая коммуну, Рулёв выступает кем-то вроде нового педагога Макаренко[454], но сугубо по собственной инициативе: госзаказа на спасение утопающих больше нет (критик Игорь Литвиненко, впрочем, считает, что Рулёв – «изощрённый и многослойный» корыстный эгоист, получающий удовольствие от своих благодеяний по отношению к бичам и от руководства ими, «самолюбивый делец, мечтающий стать сверхчеловеком в окружении облагодетельствованных им “простых людей”»). В итоге Рулёва снимают с должности директора совхоза за нарушение финансовой дисциплины и неправильный подбор кадров. После этого он печёт хлеб в каком-то чукотском колхозе, а потом гибнет – развязка не только трагическая, но и символическая. Умирает и «праведник» Мельпомен. В этом безнадёжном финале можно услышать предчувствие социальных катаклизмов, разразившихся десятилетием позже, уже после ухода Куваева, на куда большей Территории – от Балтийского моря до Берингова. Жизнь продолжилась – но уже без благородных идеалистов. Великий Эксперимент провалился, «хозяйство Рулёва» пошло прахом, его «республика гордых людей» оказалась failed state. Но нескольких людей Рулёв всё-таки спас – а значит, и жил не зря.

Артикулируемые Олегом Куваевым в романе и в связи с ним правила бегства и жизни порой похожи на библейские заповеди. «Смысл в том: опомнитесь, граждане, и усвойте истину, что человек в рванине и с флаконом одеколона в кармане столь же человек, как и квадратная морда в ратиновом пальто, брезгливо его обходящая. Этому учил Христос. Этому, если угодно, учил В. И. Ленин. И пусть исполнятся слова: “Кто был ничем, тот станет всем”. Вспомните гимн, бывший гимн государства, граждане с квартирами и польтами», – писал он. И ещё: «Политика меня не интересует, а с точки зрения патриотизма и верности своему государству – я верен ему и патриот не менее, чем Леонид Ильич Брежнев. У меня горит душа о другом. О смысле человеческой, любой человеческой жизни».

«Выдавать дешёвку мы не имеем права»

Из откровенных до исповедальности писем Олега Куваева мы узнаём о его страстях, женщинах, запоях, попытках самоубийства. О постоянном недовольстве собой: переписал «Территорию» пять раз, а надо бы ещё пять – «получился бы неплохой роман». Куваев шутливо жалуется на качество отечественного портвейна. Сверяется с любимыми Хэмом и Фолкнером, заключая: «Выдавать дешёвку мы не имеем права».

В письмах Куваева – афористичные размышления о литературе: «В нашей действительности честной литературы, не заказанной “идеологическими” органами, быть не может. А те, кто заказывает, глупы и не понимают, что нашей идеологии нужна именно честная настоящая проза». Или: «Достоинство каждого успеха в том, что он приходит к тебе, когда тебе на него наплевать… Если же успех к тебе пришёл рано, когда он тебе нужен и тебе на него не наплевать, – тогда тебе крышка как человеку и как литератору».