Литературные портреты: в поисках прекрасного

И напротив, пьеса «Праведники», которую я только что перечитал, взволновала меня. В основе ее – истинный эпизод периода русского терроризма 1905 года. Возможно, эта историческая основа (как «Калигула» основывался на труде Светония)[447] способствовала достоверности. Сюжет пьесы – конфликт между безоговорочным революционером, который в противовес Калигуле не гнушается никакой несправедливостью ради достижения цели, и революционером, для которого существуют рамки морали. Каляев[448], направленный партией убить великого князя, не бросает бомбу, потому что в последний момент видит в карете двух его племянников. «Убийство детей противоречит чести». Непреклонный Степан осуждает такую совестливость: «Меня не трогают подобные пустяки. Когда мы решимся забыть о детях, в тот день мы станем властителями мира и революция восторжествует». Это оборотная сторона государственного интереса. У интереса негосударственного те же притязания. Террорист жесток столь же, сколь и Ришелье. Человек меры, Камю или Каляев, не хочет никакого триумфа такой ценой. Это не слабость. Каляев в конце концов убьет великого князя и будет повешен. Куда лучше чувство, для которого победа, купленная чрезмерными средствами, рухнула бы в чрезмерность. Нельзя творить справедливость на несправедливости.

VI. Последнее слово

Жан Клод Брисвиль как-то спросил Камю: «Какие слова, сказанные в ваш адрес, раздражают вас больше всего?» И Камю ответил: «Честность, совесть, человек, наконец, знаете ли, все современное пустословие». Чтобы показать его сущность, я оставлю за собой право использовать эти слова. Скорее даже попрошу представиться его самого. Он сделал это в Стокгольме при получении Нобелевской премии.

Вначале предметом рассуждения был тезис, что бывают эпохи, когда художник, если на арене лев и его жертва, может самоустраниться и оставаться в амфитеатре, но бывают и другие эпохи, настолько жестокие, что самоустранение здесь рассматривается как выбор. Тогда художник оказывается гребцом на галере своего времени. Такова и наша эпоха. Перед лицом стольких ужасов художник уже не может довольствоваться лишь самоустранением без предела, внешним совершенством. Фривольное искусство приличествует счастливой элите, которой досуг позволяет проявлять чувства или определять ритм. Современный художник отвергает эту лживую роскошь; у него ощущение, что он говорит впустую, если не принимает в расчет невзгоды истории.

(Здесь, возможно, есть материал для дискуссии более ожесточенной. Художник прошлых веков никогда не оставался в амфитеатре. Вольтер спускался на арену, Виктор Гюго спускался на арену, и Жорж Санд, и Анатоль Франс. И потом, верно ли, что внешнее совершенство есть «самоустранение без предела»? Чистая красота вселяет в разум некоторый образ порядка, а в душу – бескорыстную восторженность, которая готовит людей к реальным битвам. Флобер и Малларме не были в человеческом улье бесполезными шершнями. Но «это уже другая история».)

Вернемся к тезисам Камю. Итак, пункт первый: современный художник – бунтарь, который изображает действительность через увиденное и выстраданное. Но пункт второй: он рискует впасть в другую крайность, что тоже, возможно, выльется в бесплодную форму. Если его бунт полностью деструктивный, он жаждет добиться того, чтобы стать «про́клятым поэтом»[449]. Современный Калигула, сидящий в кафе, он старается возвыситься. Он порывает с традициями своего искусства и не трогает души людей. Чтобы говорить всем, нужно говорить о том, что является всеобщим: удовольствие, солнце, необходимость, желание, борьба со смертью – и говорить об этом правдиво. «Социалистический реализм» не реалистичен. Академизм крайне левых, как и академизм правых, игнорирует невзгоды людей.

Отсюда пункт третий: искусство без реальности – ничто, и без искусства реальность, наверное, просто пустяк. Искусство – бунт против мира, и оно ставит себе целью придать ему иную форму. Но для того чтобы изменить мир, нужно отрешиться от мира такого, каков он есть. Ни полный отказ, ни полное согласие. Чтобы создать натюрморт, необходимы два элемента: художник и яблоко. «Если бы мир был ясным, искусства не существовало бы». Настоящее искусство, таким образом, находится на полпути между художником и объектом его творчества. «Тогда время от времени возникает новый мир, отличный от повседневного и вместе с тем такой же самый, особый, но всеобщий». Цель искусства надо не судить, но понять.

Здесь Камю близок к Чехову и всем великим писателям. «Я ратую за истинный реализм против мифологии, одновременно нелогичной и мертвящей, и против романтического нигилизма, будь он буржуазным или претендующим на революционность… Я верю в необходимость правила и порядка. Я просто говорю, что нельзя действовать по невесть каким указкам». Кто-то спросил у него: «Этим вы отделяете себя от левых интеллектуалов?» Ответ: «Вы хотите сказать, что именно это отделяет от левого крыла этих интеллектуалов. Традиционно левые всегда боролись против обскурантизма, несправедливости и подавления».