В 1901 году Суворин принял участие в создании монархической организации «Русское собрание», вошёл в его совет. За это его стали травить не только революционеры, но и все тогдашнее «прогрессивное общество». Либералы обвиняли Суворина в предательстве, он же, напротив, упорно отстаивал русские интересы и интересы православных братьев-славян – болгар и сербов, которые в 1876 году восстали против многовекового османского ига. Даже Чехов, бывший с Сувориным одно время в близких отношения, и которого именно Суворин сделал знаменитым, перестал с ним сотрудничать, хотя и продолжал переписку до конца своих дней. Однако никаким «черносотенцем», каким его иногда называли, Суворин, конечно, не был. Он был горячим русским патриотом, который остро переживал надвигающуюся на Россию революционную смуту, но надеялся на то, что она воспрянет.
«Великороссия, – писал он, – встанет. Она покажет ещё независимость и бодрость своей души и заставит уважать себя, как государственную, великую, даровитую силу, и сплотит нас снова, не уступив ни пяди того, что она приобрела своею кровью, своим вековым тяжёлым трудом. Она докажет, что именно в этом корне русского племени вся созидательная и объединительная сила, и она проявится с такой упругой энергией, которой вы ещё не знаете…».
Но Суворин понимал, что деятельность либералов и, уж тем более революционеров, направлена именно против консервативного большинства России, её государство образующего русского стержня, и предупреждал о грядущей грозной опасности. «Когда возвратится, – писал он, – сознание к русскому, что настала пора упорной умственной и физической работы, что без этого Русь погибнет и распадётся? Да неужели погибнет? Вы, конечно, видите, что на Великоросса идут с оружием и дреколием. На него именно идёт эта революция. Его именно она хочет поглотить, обессилить и обезволить. Со всех окраин идут крики, что Великоросс ничтожен, что он должен уступить и подчиниться, что его век прошёл, его вековые работы уничтожены, его главенство должно разлететься прахом. Окраины поднимают оружие против него и грозят. Он, создавший Империю, должен спокойно выслушивать проклятия и угрозы и нести на своем горбу всю эту свалку. Твердый, мужественный, даровитый, государственный, Великоросс считается уже какой-то неважной величиной».
Тревоги оправдались…
Увы, тревоги Суворина оправдались. Хотя он сам и не дожил до революции, но именно русский народ, как он пророчески предсказывал, стал ее главной жертвой. Сам Суворин скончался 11 (24) августа 1912 года в Царском Селе, на даче вблизи Баболовского дворца.
О своей работе журналиста сам Суворин писал так: «Кто поставлен был в такие тиски, как современный журналист, тот едва ли выйдет сух из воды. Провинность я за собой чувствую, как журналист, но если я удостоюсь того, что моя деятельность будет когда-нибудь оценена беспристрастно, то я уверен, что в результате будет плюс. Как издатель я оставлю прекрасное имя. Да, прямо так и говорю. Ни одного пятна. Я издал много, я никого не эксплуатировал, никого не жал, напротив, делал все, что может делать хороший хозяин относительно своих сотрудников и рабочих. <…> Газета дает до 600 тысяч в год, а у меня кроме долгов ничего нет, то есть нет денег. Есть огромное дело, которое выросло до миллионного оборота, но я до сих пор не знал никакого развлечения, никаких наслаждений, кроме труда самого каторжного».
А выдающийся русский мыслитель Василий Розанов оценил подвижническую деятельность Суворина так: «Он принял бесчисленные оскорбления, принял лютый вой всей печати на себя, принял комки грязи, полетевшие на него… заслонив от уймы подлости и пошлости больное тело России. Раны Суворина – раны телохранителя России…».
Коктебельский отшельник
Поэт Максимилиана Волошина многим любителям литературы запомнился тем, что последние годы жил в Коктебеле в Крыму, в доме, который завещал Союзу писателей СССР. Но прославился он в Петербурге, и не только своими необычными стихами, внешностью античного грека, а еще и тем, что стал последним участником дуэли между литераторами.
Родился будущий поэт в Киеве в семье юриста, коллежского советника. Однако почти сразу после рождения сына родители разошлись, и ребенок остался на попечение у матери. Учится начал в 1-й Московской гимназии, но прилежанием за партой и примерным поведением не отличался. После переезда в Крым, директор тамошней феодосийской гимназии, когда ему показали его табель успеваемости, отреагировал на просьбу его матери так: «Сударыня, мы, конечно, вашего сына примем, но должен вас предупредить, что идиотов мы исправить не можем».
Московский университет, в который поступил, тоже не закончил. Был отчислен «за участие в беспорядках» с правом восстановления, но продолжать обучение не стал, занялся самообразованием. Деньги у семьи были и в 1900-х Волошин много путешествовал, занимался в библиотеках Европы, слушал лекции в Сорбонне. В Париже он также брал уроки рисования и гравюры.
Свой среди символистов