Литературные зеркала

Сатирическое в "Обрыве"? - могут возмутиться читатели. Ничего подобного, не в "Обрыве", а в портретной новелле об Аянове, которая сейчас вот продолжится еще несколькими абзацами (чуть не вырвалось - строфами: так эти абзацы стройны, так одинаковы, так соизмеримы и по "количествам", и по структурным параметрам, и по чередованию мыслительных рифм и ритмов). И этим практически - да еще письмом Райскому в деревню - вся жизнь Аянова в "Обрыве" исчерпается: сюжетной конструкцией, похожей на двустворчатую раковину. В завязке - насмешливая характеристика "со стороны", намного позже, в кульминации, непроизвольный "самоотчет", автопортрет, каковым обычно в той или иной степени является речевая манера героя-повествователя, "первого лица", по суммарному же впечатлению - концентрированная издевка, сгусток гротеска. А в двустворчатой раковине "портрет - автопортрет" прячется, как жемчужина, не столь уж часто замечаемое украшение романа персонифицированная сатира на Петербург. Портрет перерастает в урбанистический пейзаж, в панораму городской, светской, жизни.

Теперь, после нашего невольного отступления на сатирические рубежи, прошагаем наскоро по тексту завязки, взбежим по ступенькам "красных строк" на обзорную площадку резюме.

Напоминаю, мы знакомимся с Аяновым: "На всякую другую жизнь у него не было никакого взгляда, никаких понятий, кроме тех, какие дают свои и иностранные газеты. Петербургские страсти, петербургский взгляд..."

"Он равнодушно смотрел сорок лет сряду, как с каждой весной отплывали за границу битком набитые пароходы, уезжали внутрь России дилижансы..."

"Никогда не чувствовал он подобной потребности, да и в других не признавал ее..."

"Он говорил просто, свободно переходя от предмета к предмету..."

"Утро уходило у него на мыканье по свету, то есть по гостиным, отчасти на дела и службу..."

"В карты играл он без ошибки и имел репутацию приятного игрока..."

"Строевую службу он прошел хорошо, протерши лямку около пятнадцати лет в канцеляриях, в должности исполнителя чужих проектов... Менялся начальник, а с ним и взгляд, и проект - Аянов работал так же умно и ловко и с новым начальником, над новым проектом..."

"Если позволено проникать в чужую душу, то в душе Ивана Ивановича не было никакого мрака, никаких тайн, ничего загадочного впереди, и сами макбетовские ведьмы затруднились бы обольстить его каким-нибудь более блестящим жребием..."

"Теперь он состоял при одном из них по особым поручениям. По утрам являлся к нему в кабинет, потом к жене его в гостиную и действительно исполнял некоторые ее поручения..."

Черты характера перемежаются с каталогом характерных аяновских действий, бездействий и состояний. Естественно, возникает вопрос: следует ли данную часть текста считать портретом? В разговоре о "словесной живописи" было бы честно ограничивать себя зримыми картинами, нигде и никак не нарушая этот предел. Но избранный Гончаровым для Аянова жанр сатирических констатации подразумевает такую изобразительную особенность: называя психологическое свойство личности, показывать его реализацию в иллюстрациях, в картинках. Если перевести эти оценивающие абзацы на язык кинематографа, получились бы из них весьма и весьма живые, "зеркальные" эпизоды, отнюдь не вереница нудных титров, как можно было бы предположить. Вот почему такого рода романные характеристики (гончаровские - и "вообще") мы полагаем особой, динамической модификацией традиционного литературного портрета, того, что принято именовать "словесной живописью".

Литература мирится с самыми разнообразными изобразительными решениями, вплоть до крайностей, (а их-то много). Одна-когда писатель намерен сделать портрет самодовлеющим шедевром, каковой проживет и без самого романа, даже если он в стихах, и поэмы, даже если она в прозе. Пример - Аянов. Вторая набросать по-быстрому эскиз, пригодный в качестве путеводителя при дальнейших блужданиях любого Данте с любым Вергилием,- древний праобраз современного милицейского фоторобота.

Но, кстати, Данте с Вергилием в данном случае способны кое-кого дезориентировать. Дело в том, что они-то как раз имеют дело с самодовлеющими портретами (скажем, Франчески да Римини) - и только с такими, выступая - да простится нам кощунство - теми самыми уличными фотографами, коих предсказал Пушкин, а запечатлел за работой Пруст. На такой же роли и Чичиков, представляющий читателю и Плюшкина, и Собакевича, и Коробочку, и прочих.

Третья тенденция старается сойти за промежуточную; она приемлет пюпитры, масляные краски, натурщиков с их принужденными позами, короче говоря, все атрибуты "стационарной" мастерской. Ну впрямь, ателье Веласкеса в "Менинах". И вместе с тем в столь помпезной обстановке изготовляется набросок с чисто служебной задачей: подготовить такое, или этакое, или еще какое-нибудь событийное развитие. Пример: Райский.

"СТРАШНЫЙ ПОРТРЕТ"