Литературный агент

В результате проявленной настойчивости мне разрешили присутствовать на следственном эксперименте; я катил на «копейке» по шоссе за милицейским микроавтобусом; утопал в пыли проселка и затормозил на опушке, когда действующие лица уже вышли. В центре Громов в черном стильном пиджаке, как во фраке, и белой рубашке с отложным воротом. Эффектно на фоне нежной весенней зелени, будто бы Байрон приехал стреляться; в воображении восстали тени знаменитых дуэлянтов. Божественный Юлий стоял, как памятник Пушкину, смиренно склонивши голову. Тут заметил я, что абсурдист прикован наручником к сопровождающему в форме лейтенанта, что ж, он опасный преступник или сумасшедший, на нем кровь юных жертв… Нелепые литературные реминисценции улетучились, пижонские покровы опали, когда я встретился с ним взглядом и меня потрясло выражение животного ужаса: так, наверное, глядят под дулом пистолета. Он слегка дернулся — и вспыхнувшие солнцем стекла очков скрыли страх.

В это мгновенье на опушку со стороны леса (тропки в папоротниках) выступил другой персонаж — еще больший пижон, но в другом роде: в тельняшке и узеньком шелковом кашне, многократно обмотанном вокруг шеи. Тимур Страстов успел щелкнуть шикарным японским «Никоном», прежде чем Быстров отреагировал — жест-запрет, вопрос:

— Кто вы такой?

— Пресса!

— Тайна следствия! — гаркнул майор в том же лапидарном стиле; двое из группы уже подскочили к Тимуру, а я открыл рот, чтоб раскрыть «тайну прессы», как Быстров что-то заподозрил:

— Документы, пожалуйста! — взял протянутую корочку и задумчиво засвистал. — 11 мая вы были на юбилее писателя Старцева?

— Был.

— Ладно, останьтесь. Но — услуга за услугу.

— Вас понял. Через меня никакая информация никуда не просочится. Зато потом — полный эксклюзив.

— Договорились. Как вы сюда попали?

— Я сейчас гощу в Холмах у Старцевых. Отец поведал мне жестокую историю, и я решил поискать заколдованную избушку.

— Нашли?

— Нашел. Но не вошел. Все окей. Привет, Юлий. (Арестант кивнул.) Здравствуйте, Черкасов.

И я кивнул, наблюдая, как с Юлика снимают наручник, он потирает правую руку, озираясь по сторонам.

Майор:

— Где вы оставили свою БМВ вечером 23 мая?

Подследственный:

— Наверное, где всегда… вон там, за кустами орешника.

— Там стояли «жигули» Черкасова.

— Не помню. У меня от солнца кружится голова.

— Хорошо, пошли.

Майский лес распахнулся, одаривая духом ландышей, прохладой и соловьиной трелью. Мы с Тимуров замыкали эскорт сомнительного убийцы.

— А вы как здесь? — голос Страстова прямо в ухо. — На подхвате у дяди Степы?

— Вроде того.

— Сусанну нашли?

— Да, спасибо, — отвечал я отчужденно, давая понять, что он мешает мне. Страстов замолчал.

Деревья расступились, открывая поляну с избушкой; Быстров заговорил, обращаясь к Юлию:

— Как вы вошли в дом?

— Своим ключом открыл дверь.

— В сумочке Старцевой-Глан обнаружен идентичный ключ.

— Да, она сделала копию.

— Сколько раз вы возили ее сюда?

— Раза три-четыре.

— Что вы делали дальше?

— Почти не помню. Кажется, свечку зажег и налил вина в бокалы, но не успел выпить, как мне померещились в лесу голоса… Подумал, спьяну, но выполз наружу и спрятался за угол дома. Она идет — не одна, а с новым другом. Я и до этого был почти невменяем, а тут совсем осатанел. Помню только, как ворвался в сени, на кухню… как вонзил нож. Больше ничего.

— И все-таки после допроса ваши воспоминания несколько прояснились.

— Стараюсь.

— Вот, возьмите свой ключ и действуйте! — приказал следователь и — помощнику: — Включай видеокамеру!

Громов отпер дверь и удалился во тьму; через минуту в глубине тьма слегка просветлела — значит, загорелась свечка в пурпурной комнате. Он возник на порожке-валунчике и быстро прошел за угол. Майор кивнул лейтенанту (тот на секунды заскочил в избушку), потом — громко:

— Второй заход!

На этот раз и мы вслед за обвиняемым с солнца погрузились во мрак сеней; он открыл дверь на кухню, перешагнул через высокий порог. Быстров удержал его за руку, чуть дернув назад.

— Не хватало еще, чтоб вы ноги переломали!

Пауза. Глаза Громова (и наши, конечно — и мои, о Господи, проклятое место!) свыкались с темнотой, чуть рассеянной свечкой в пурпурной комнате, в которой окна сейчас затянуты плотными, в цвет гардинами, чтоб создать иллюзию ночи убийства… Атмосфера давила на психику — может быть, сейчас преступник расскажет, где спрятал… Услужливо и дословно вдруг вспыхнул в памяти «текст»: «Вижу (кого?) мертвого — вижу (что?) труп. Мертвый еще одушевленный — труп уже предмет. Я создатель, я требую предмет — великое ничто». Да, такой «создатель» способен зарезать!

— А теперь продемонстрируйте, — раздался ласковый голос дяди Степы, — как вы пронеслись через кухню.

— Юла открыла люк, вы хотите сказать? Странно. — Глаза Громова отыскали мое лицо; в отличие от меня абсурдист чувствовал себя куда увереннее на месте преступления, чем на опушке. — Или вы открыли?

— Нет. После убийства, когда я пошел «сдаваться», то свалился в погреб.

— Ну, так этот момент прояснить несложно: наверняка я и открыл, убегая. Назло. Пьяный — я безобразник похлеще Есенина…

Быстров перебил сухо: