Литературный агент

— Сбор разных трав, по действию не смертоносных, но с галлюциногенным эффектом. Четко разложить их на составные части, определить пропорции пока не удалось.

— Значит, в составе присутствуют не известные науке элементы?

— Уж прям неизвестные! Но видоизмененные под воздействием друг друга, как я понял. Словом, эксперт в недоумении.

— В этом состоянии он наверняка и останется: тут замешана черная магия. Степан Сергеевич, что вы на меня так смотрите? Вам не нравятся слова, обыгранные юмористами— атеистами, — скажу по-другому: оккультные опыты Марины Моравы. Ее допрос что-нибудь дал?

Быстров поморщился.

— Нет. Народный, елы-палы, целитель! По старости не практикует, болеет, умирает.

— Она в ту ночь полнолуния в лес за травами ходила.

— Не призналась. Обыск ничего не дал, или уничтожила свои «бальзамы», или припрятать успела.

— Я слышал из погреба ее голос, она звала кота Мура.

— На кой он ей в лесу понадобился?

— «Для беса подпольного», — старуха все хихикала. — «Рыжий, а хвост голый».

— Крыса, что ли?

— Да. Думаю, хозяйка принесла Мура поохотиться. Кот весь больной.

— Крыса разодрала?

Я пожал плечами, не уточняя: «оккультные штучки» прямодушного дядю Степу раздражали.

— Значит, вы настаиваете на участии Моравы в ночных событиях.

— Более того: она знает, где похоронен украденный труп дочери. Такое у меня сложилось впечатление.

— Дочери? — переспросил следователь.

— Там и мать ее лежит.

Он так и уставился на меня, выпалив:

— Где?

— Не выдала.

— Может, фантазирует?

— Черт ее знает! Но ведь мертвая действительно исчезла самым таинственным образом. Или вы мне не верите?

— Я уже не знаю чему верить, — в голосе задумчивость. — Старцева-Глан в избушке была.

— Отпечатки пальцев?

— Свежие. Идентифицировали по «кутузовским», так сказать. «Наследили» вы, Тихомирова, ее сын, Старцев и Громов. И еще один человек побывал в избушке недавно.

— Марина Морава?

— Нет.

— Интересно! — взволновался я. — Из той «юбилейной» компании остались неохваченными Вагнер, Покровский и Страстов.

— Сегодня как раз наш человек ими занимается. — Следователь посмотрел на меня ласково (жди подвоха!). — Однако вы не всех упомянули.

— Разве?

— Сестра убитой Мария Старцева на юбилее присутствовала.

— Маня? — переспросил я, чтоб выиграть время… Никогда не поверю, что она способна убить, но страшный ночной вопрос: «Ты зарезал ее из жалости?» меня жутко напрягал. — Что вы имеете в виду?

— Что вы не всех охватили.

— Вы сказали «сестра убитой».

— Да, преждевременно. Стопроцентной уверенности у следствия нет. Правда, косвенные доказательства первого преступления имеются. Кровь на ковре принадлежит двоим: вторая группа у Дениса Тихомирова, четвертая — у Юлии.

— Господи, я же говорил!..

— И я говорю: косвенные, факт убийства пока не доказан. Может, она ранена, а может, это не ее кровь. Кстати, вы сдали ту свою одежду на экспертизу?

— Сдал. И кровь сдал. Конечно, с четверга время прошло, но хоть слабые следы бальзама должны обнаружиться?

— Не беспокойтесь, обнаружатся. Если вы его выпили.

— Вы намекаете, будто я девочку усыпил, а сам… Да нужна ли мне фора? И так бы справился.

— Не сомневаюсь. Биография ваша в общих чертах мне известна. Сильный, смелый, вулканами ворочаете, пустыни покоряете…

Я засмеялся.

— Степан Сергеевич, вы лирик! Зелье предназначалось Юлику, который начал уже по девочкам бегать.

— Вот как? У него, кроме этой роковой матери Тихомировой, еще подруги есть?

Я неопределенно повел плечами; говорить о Сусанне мне было страшно. В каких «экстримах» загибался — не боялся, но эта двадцатилетняя эротическая женщина горячила меня, как смертный приговор!

— Допросите кровожадного Юлия.

— Кровожадность которого вы ставите под сомнение, — подхватил лукавый Быстров. — Сомнения возникли и у меня в процессе общения.

— Он уже идет на попятный?

— Ни-ни, долбит, точно дятел: убил и убил (свою юную возлюбленную — не Дениса!), но как-то неубедительно. Мне не хватает деталей, то есть их вообще нет.

— А что есть?

— Вначале он встал в позу нигилиста.

Убил, мол, сажайте, не приставайте. На каждый вопрос отвечал: Silentium — на латыни «молчание», сам перевел. Но не молчал, а виртуозно матерился. Ну, я провел с ним разъяснительную работу: срок зависит не только от суда, но и от результатов следствия: как вы с нами, так и мы с вами. Тон его сразу и резко переменился. Хотите послушать?

Странная исповедь