Литературный агент

— Это правильно. Потому что своим юродством ты убил талант… Ладно, пока живи. Главное — роман найти, а дописать не проблема, там немного. А еще лучше — конкурс объявить, — издатель вслух строил воздушные замки. — Трагическая гибель юного гения в заколдованном лесу! Кто достоин завершить «Марию Магдалину в зеркалах» — убойный пиар!

— Видишь, как все славно складывается.

— Не надо так шутить, Черкасов.

— То ты готов на «счетчик», то на сделку!

— Нормально. Сначала дело, потом чувства. Не наоборот же.

— Джон Ильич…

— Джон. Теперь уж Джон.

— Джон, у тебя была любовная связь с Юлой?

Он долго и цепко изучал мое лицо.

— Это что, ревность задним числом?

— Нет, я хочу осмыслить мотив преступления: реальный роман лежал в его основе или литературный?

— Юлиан-отступник же сказал: ревность.

— И выкрал текст?

— За ревность меньше дадут. Так он надеется. — Вагнер жестко улыбнулся. — Хочешь пари, что убийца получит по полной?

— Я не уверен, что Громов убийца.

— Так он признался или нет?

— Признался, но у меня есть сомнения.

— У абсурдиста совсем крыша поехала? — живо подхватил Джон Ильич. — Может, она жива? Копай, Черкасов!

— Копаю. Никто не признался, что был ее любовником, но «прошлое» у нее было.

— Кто «никто»?

— Денис, например, или Страстов. Или ты. Ты не ответил на мой вопрос.

— Я относился к Юленьке, как к дочери.

— У тебя дочери есть?

— Аж две. Плюс жена.

— И ты к ним относишься, как к Юле?

— Я считаю твои вопросы некорректными, — отмахнулся дядя Джо; выпуклая лысина его меж кудрей вспотела.

— Коньяк ты тут держал для себя, она коньяк не пила. «Пока не увижу ее истлевший труп — не поверю, — признался ты. — Я любил эту девочку». Неизжитая тяжелая страсть…

— Да будет тебе! — перебил Вагнер.

— Как же ты отдал ей свои ключи для меня? Должно быть, она пригрозила, что «Марию Магдалину» в другое издательство отнесет… Какое оригинальное переплетение мотивов — страстного и литературного, — я «стрелял» наугад, а он молчал. — Твои подручные нас выследили и тебе донесли…

— А я поехал и зарезал, — опомнился Джон Ильич со смешком.

— Не собственноручно, на то у тебя какой-нибудь Жора есть.

— Жора есть, а вот автора, на котором мое издательство процветало — уже нет, — констатировал он сухо.

Это его единственный, но столь весомый козырь! В убийстве Юлии Глан можно подозревать кого угодно, но только не владельца «Зигфрида».

— Джон, а зачем ты явился на юбилей Старцева?

— Хотел полюбоваться на их завистливые рожи, но боком мне вышло над отцом ее покуражиться! Мечтал Юле живописать эти символические похороны, — он усмехнулся, — похороны русской литературы, они кричат. Она-то жива, просто их мир сгнил, а от нашего их воротит.

— Меня тоже, — вставил я, но он не слышал в обличительном пафосе.

— Зелен виноград: зелененький, свеженький. Особенно приятно было повидать «великого писателя земли русской», который талантливого ребенка из дома выгнал. Сволочь порядочная. Весь их кружок — сволочь!

— «Русский Логос» Страстов предложил посмотреть?

— Я хотел, я! Для этого и явился, пусть инженеры человеческих душ умоются… Да выпил, завелся невовремя с отцом. Признаю, неправ: соцреалист родил замечательных детей… куда моим клушам до них. В общем, опомнился я, когда фотокор предложил… Нет, даже не так. Страстов внезапно встал и пошел из комнаты, а хозяин, раздраженный до предела, спросил, куда, мол. И тот доложил: не хочу одну передачу по телевизору пропустить. «Русский Логос?» — вдруг отец спрашивает. Значит, в курсе, хоть и выпендривался потом: «Выключи!» Кстати, вы заметили, что он совсем не пьет? На собственном юбилее!

— Я как-то не обращал внимания…

— Пил воду. Русский писатель-трезвенник — это что значит? В свое время перепил. Зато друг его, религиозный фанат, крепко принимал.

— Как ты все помнишь.

— А как же! В стане врагов. И ведь как он ее публично поливал, моего беленького ангела… За что я ему искренне благодарен: Покровский первый поднял гвалт — профанация святынь! — возбудил полемику, даже одного членкора завел: настоящая проза «Школа Платона» или ненастоящая?

— Ну и как?

— Что?

— Настоящая?

— И так и сяк… Я не понял. Неважно, полемика расширилась уже и в интеллектуальной, академической среде. Одновременно ведущий «Бисера перед свиньями» Перепеличный походя пошутил насчет девочки, свою фригидность компенсирующей распаленными фантазиями. Ну, тут я совсем возблагодарил судьбу, но телеканал, предвидя миллионные моральные ущербы (оскорбление девической чести и достоинства), предложил мне вместо госсуда телевизионный. Вот как завертелось золотое колесо. — Вагнер глотнул коньяку, приканчивая бутылку, правда, сильно початую. — Как вдруг это колесо кто-то остановил.

— Она сама тебе первый роман принесла?

— Сама — лично мне, сумела как-то в кабинет прорваться. Вдруг входит девочка с косой, в кукольном платьице и говорит: «Дядя, хочешь со мной посмотреть «Школу Платона»?» Пока я опомнился, она включает мой компьютер и вставляет дискету. «Кто ж ты такая?» — спрашиваю. — «Прозаик Юлия Глан». Я даже умилился на момент…

Он замолчал, упала скорбная пауза.