Литературный агент

Ах, вот как мы теперь — на «вы» — и дрожащую овечку изображать! Но тут же я напомнил себе: она невменяема!

— Не трону. Почему вы сбежали?

Она ответила долгим взглядом, и опять и вновь сердце мое смягчилось.

— Манечка, ну что ты?

— Будь что будет, — сказала она кротко и встала на ноги. — У тебя есть нож?

— Какой нож? — растерялся я. — Ты на что-то намекаешь?

— Я в ту ночь все видела.

Господи, помилуй! Все прежние страхи — пустяки по сравнению с новым чувством…

— Что ты видела? Я — убийца?

Маня молчала… а для меня даже в составе воздуха что-то переменилось, горький ветер проник в горло и легкие, почудился колокольный звон… Или не почудился? Не сговариваясь, мы подбежали к краю холма, где пыльный проселок низвергался к белому храму. А на другом конце села, симметрично, взвивался к небу дымно-огненный столп.

Горела изба Марины Моравы, стояла толпа. Пожарных, понятно, не дозовешься, сельчанам самим не справиться, а может, думают, так и надо ей, ведьме… Зрелище завораживало, было в нем нечто древнее, мистериальное. В игре пламенных языков временами проглядывало черное продолговатое пятно, наверное, тело; а колокола грозно звенели, созывая; и бежали к огню от Холмов и от полустанка; только от леса никто не бежал. В толпе сновал наш общий знакомый с роскошным «Никоном», выбирая ракурсы… Вдруг пятно внутри вспыхнуло разом, обрушились стропила, превратив труп в синий факел. Крик народа на мгновенье покрыл колокола.

— Она так хотела! — я опустился на колени в траву, внезапно устав. — Отец Дениса сегодня сказал, что после смерти экстрасенса защитные поля рухнут в тот же момент и его подопечные окажутся лицом к лицу с реальностью. Что скажешь?

Маня присела рядом.

— Значит, она умерла не сейчас.

— Не сейчас?

— В двенадцать часов дня я неожиданно почувствовала себя здоровой и свободной.

— И вспомнила, что я убийца? Но у меня нет ножа… тех ножей. И не было никогда!

Она заплакала горько, в голос.

— Манечка, я даже не знаю, где спрятан труп!

— Там кривая березка, — вдруг сказала она.

Я подумал: «Только б не сойти с ума!», и она подумала — вслух:

— Только б не сойти с ума! — и добавила: — Вон батюшка идет.

Для усиления мистического мотива от толпы перед пожарищем отделился отец Киприан в темном будничном облачении и пошел прочь по улице.

— Я его с детства знаю, он добрый. Давай, как он скажет, так и поступим, а?

Через считанные минуты мы втроем сошлись в палисаднике у родника, над которым возвышалась белая беседка, обрамленная по земле плитами и скамьями из белого камня и темно-зелеными вечно-печальными кипарисами. По моему настроению — нездешний колорит, библейский. Но заговорил я с нелепой, от волнения, игривостью:

— Огнь небесный колдунью испепелил?

На что отец Киприан отвечал со сдержанной простотой:

— Там бензином попахивает.

— Неужели кто-то покусился?

— Вряд ли. Она тут многим — и мне в том числе — на сегодняшний пожар намекала.

— То есть старуха сама себе аутодафе устроила? Господи! — содрогнулся я. — А Мур — кот ее?

— Спасся. Сидит в сторонке, наблюдает.

— И об этом Морава намекала: бедняга оживет, а к кому-то вернется его лихоманка.

Отец Киприан промолвил:

— Средневековые схоласты спорили: сколько чертей поместятся на кончике иголки. Господь после грехопадения одел человека в кожаные покровы, чтоб мы поминутно не видели несусветных монстров, не слышали безобразного визга тех, кто окружает нас, липнет к каждому открытому участку тела.

— И все же: как мертвая могла сама себя после смерти сжечь?

— По моему разумению, здесь не обошлось без чьей-то помощи.

Священник перекрестился. Маня смотрела на него, широко распахнув лучистые глаза, и у меня слегка отлегла от сердца моя «лихоманка». Мимо церковной ограды, наконец, промчалась ядовито-красная машина с таким трубным гласом, что заломило уши.

— Поздно, — сказал батюшка. — Все уже догорает.

— А избушка в лесу? — впервые подала голос Манечка. — Тоже сгорела?

Мы враз глянули на восток: Чистого леса из низины не видать, но и дыма над ним тоже. Незабвенное лето 2002 года дымилось и горело, и смрад в воздухе стоял великий, но позже — еще только-только кончался май.

Я проговорил просительно:

— Отец Киприан, мы с Марией нуждаемся в совете.

Он кивнул и указал приглашающим жестом на скамью у входа в беседку, под сводом которой непрерывной тонкой нитью стекала вода.

В грязи

— Отец Киприан, вы ведь никому не расскажете? — Старик наклонил седую голову. — В ту ночь на пятницу я видела в окошко, как Алексей вытирал носовым платком окровавленный нож.

— Да, я хотел стереть свои отпечатки пальцев. Это зафиксировано в протоколе.

— В протоколе?

— Да, следователю известно.

— Что известно, что?

Батюшка сидел меж нами с деревянными четками, поворачивая круглое лицо на каждую реплику; Маня спряталась за ним, я ее не видел.

— Еще до нас с Юлой кто-то побывал в избушке: зажег свечу на комоде и налил вина со старухиным глюкогеном в бокалы. Это не ты сделала?

— Не я.

— Мы выпили и отключились. Очнувшись, я увидел нож у нее в спине и выдернул его.

— Зачем?