Литературный агент

— Боится, что я дурно повлияю на его автора.

— Жизнь и смерть — какая божественная ирония! Поздно.

— По его словам, Юля намекала, будто хочет бросить писать.

— Неужели это возможно — преодолеть такой великий соблазн? — вскричал Платон.

— Вы увлеклись, — угрюмо заметил я. — Для мертвых нет соблазнов.

Он возразил, как-то содрогнувшись:

— Мертвые не могут передвигаться.

— Я вынул нож из трупа. — На меня, как всегда внезапно, накатила та противная мелкая дрожь. — Труп украли. А что с мобильником, не знаю.

— С мобильником? — прошептал Платон.

— Она носила его в сумочке. Всякий раз, как мы встречались, ей звонил убийца.

— Убийца? — снова эхо шепотом.

— Я так думаю. Другие разговоры были обычные, она обращалась к собеседнику по имени, да и мне сообщала, кто, что… А вот один обязательный «контрольный» звонок был особенный. Вызывающая интонация, провокационный текст: да, я с мужчиной!.. Она дразнила свою смерть.

— И вы не спросили, кто это?

— Спросил. Она сказала, что это ее литературный агент беспокоится, работает ли она. Но Вагнер утверждает, что никаких таких агентов у нее не было… — Я вдруг вспомнил Владика: — Если мобильник в могиле, туда можно дозвониться?

— Что? — Покровский поперхнулся сигаретным дымом и закашлялся.

— Если мобильник заряжен и попал вместе с покойницей…

— Нет, это «сюр»! — негромко вскрикнул владелец «Ангела-Хранителя» и засмеялся. — Надо непременно рассказать Юлику, он сумеет в своих кретинских текстах использовать!

Внезапно наше внимание переключилось: на балкон Тихомировой выскочил ее сын и прокричал, перегнувшись через перила: «Мам, ты вернешься или останешься на даче?» Мы разом склонились над ямой двора, уже клубящейся тьмою: по тротуарчику под вязами в цветном летнем пальто цокала на каблучках Лада. Донеслось: «Нет, домой вернусь!»

— Когда это Тихомирова успела дачу приобрести? — пробормотал Покровский. — У нее не было дачи.

— Может, у Громова?

— Он вообще перекати-поле.

Я поднял голову: юноша напротив стоял выпрямившись, глядя куда-то вверх. На прозрачный месяц в зеленом весеннем небе?

— Вам не кажется, что он похож на мертвеца?

— Что вы этим хотите сказать?

— Тощий, бледный, словно богатые яркие волосы все соки из тела вытянули.

— Денис — вылитый папа, известный психотерапевт. Не надо так — мертвец — нехорошо.

— Это не мое сравнение. Я б его сравнил с зажженной восковой свечой.

— Изысканно, но тоже жутковато.

Детская тайна

— Мамы нет дома.

— Жаль. А с вами можно поговорить?

Я представился. Денис пожал плечами.

— Нас вчера Лада Алексеевна познакомила. Не помните?

— Не помню.

— Вы просили у нее «копеечку».

— Может быть. Ладно, проходите. Вот сюда, в мою берлогу.

В «берлоге» тускло горел торшер и господствовал неуют, похоже, привычный, устоявшийся; по стенам стеллажи, кое-где книжки, кое-какая техника — и все словно пылью припорошено; только низенький диванчик с примятой подушкой явно «место обетования» балбеса (по выражению Юлия). Юноша зевнул и рухнул на свое ложе, а я осторожно сел на единственный расшатанный стул.

— Ну? — проговорил Денис, не поднимая полуопущенных красноватых век.

— Вы ведь дружили с Юлией Глан?

Он фыркнул.

— С Юлькой мы вместе учились. И потом… общались, да, можно сказать, дружили. Но секса у нас не было.

— А с кем у нее…

— Вот чудило! — Денис захохотал. — Так ему все и выложи… — вдруг осекся. — Вы из «желтой» прессы?

— Нет, я археолог. Ваша мама может подтвердить.

— Жаль. «Бабки» нужны.

— И за «бабки» подружку можно заложить?

— Не заложить, а сочинить. Что надо, археолог?

— Понимаете, Юля пропала, даже мобильник ее дает длинные гудки.

— А вы кто ей?

— Мы тоже дружили. Три последних недели.

— Так вот, друг: а мы два года почти не контактируем.

— Можно спросить: почему?

— По кочану.

— Денис, меня не любопытство мучает и не ревность! Я чувствую, она попала в беду, для меня важны любые зацепки…

— Зацепки? Ей угрожали?

— По-моему, да. Ее преследовали.

Юноша ожил, сел, охватив колени руками, бескровное лицо порозовело, заблестели зеленые глаза.

— В милицию заявляли?

— Рано еще. В понедельник пойду.

— Я не вижу, чем могу помочь, — заявил Денис. — Но все это забавно… блеск!

Те же любимые словечки, тоже употребляемые, как правило, ни к месту.

— Что ж тут забавного?.. Старцевы — загадочная семья. Посмотрите, как дар слова от отца перешел к дочери… то есть как он трансформировался.

— А что вы хотите? Бунт детей против отцов! — мальчишка явно надо мною издевался.

— Старцев как писатель…

— Ой, только не надо про «совесть нации», — вздрогнул Денис. — Ее нет.

— Совести?

— Совести тоже нет. И нации нет. Россия

умерла.

— «Ибо не умерла девица, но спит».

— Что за девица?

— Эпизод из Нового Завета. Иисус взял умершую за руку, и она ожила.

— Ну, знаете, такие дерзкие аналогии… Вообще — класс! Я это обдумаю. У меня масса времени, которого некуда девать.

— Вы больны?

— Кто б меня взял за руку… — он засмеялся. — Нет, я здоров.

— Чем вы занимаетесь?

— Ничем.

— Что ж, вас мать содержит?

— У нее бы «средствов» не хватило.

И тут какие-то фокусы! Впрочем, мне не до него («не до паршивой овцы», почему-то подумалось), а он продолжал, все больше возбуждаясь: