Литературный агент

В Дом литераторов я удачно проник с другого хода, с Поварской, бросая бравым ребятам в смокингах, расставленным по пути: «В Дубовый зал!» Был пустой час перед вечерним загулом, мне не препятствовали; я сел за наш столик под лестницей, которая своим старинным изяществом претендовала на произведение искусства. Мне повезло, работал смуглый густобровый Вадик. Я, голодный, как волк ранней весной, заказал ужин. И еще подсуетился, надеясь завязать дружбу, что он, де, вылитый французский гарсон.

— Я из донских казаков, — сообщил Владислав сдержанно. — Что будем пить?

— Кофе и минеральной воды, пожалуйста.

Ведь официант потеряет ко мне интерес!

— А там поглядим, — добавил я с щедрой улыбкой. — Еще не вечер.

Он принес салат и рыбу. И вдруг сам заметил:

— Вы сегодня один.

— Она меня бросила. (Я почувствовал истинную горечь этих слов и едва сдержал слезы… бросила с чьей-то помощью!) Напиться, что ль? Вам со мной нельзя?

— Нельзя, Алексей.

Даже имя мое знает, профессионал! Скоро миллионы узнают: убийца юной прелестной Юлии Глан, знаковой фигуры нового столетия сатаны, получившей там и сям бункеров-антибункеров и чуть не удостоившейся Нобелевской! — захлебываясь от азарта, разнесут журналисты жгучую весть по миру: преступник пока не сознался!

— Бордо принести? — принял участие гарсон. — А лучше б водки.

— Владик, она внезапно исчезла. Я не знаю, что с ней. Предчувствую беду.

— Так принести водки?

— Может, попозже. Знаете, она жаловалась, что ее кто-то преследует, а я, дурак, думал: поклонники таланта, нормальное дело. Ведь мы с ней недавно познакомились. Вот за этим столиком она писала.

— Никогда не видел, — удивился Владик. — Ну если в уме.

— Меня вот что убивает. Время идет — а вдруг ей требуется срочная помощь?

— А вы позвоните по мобильнику.

— Длинные гудки.

— Ни фига себе! Ей обычно всю дорогу названивают.

— Вот как? А скажите…

Тут гарсона подозвал важный метрдотель, что-то строго выговаривая, потом важно удалился. Владик огляделся, проскользнул к моему столику, шепнул:

— Вы читали в «Труде», как одного братка с мобильником захоронили и из могилы гудки слышались?

— Господь с вами!

— Жалко девчонку, да может, обойдется.

— Я надеюсь, конечно, но нужны хоть какие-то зацепки. С кем она тут бывала до меня?

Владик с таинственным видом развел конспирацию:

— Закажите еще кофе.

— Да, пожалуйста!

Принес, поставил передо мной чашечку, наклонившись.

— Она почти всегда была одна. Многие разбежались бы — но шиш! Редко кто-нибудь подсядет на минутку, по-приятельски. Юлия помните?

— А еще?

— Еще одно время приходила она с лысым кудрявым дядькой, явно богатым. На писателя не похож.

— Какие у них были отношения, на ваш взгляд?

— Ага, я скажи — а вы убей.

— Владик! — протянул я с ласковой укоризной.

— Старик перед ней раболепствовал. Те самые отношения.

— А вы не ошибаетесь? Он ее издатель.

Юноша пожал плечами, отошел, я сказал вдогонку:

— Кофе, пожалуйста.

Повторилось давешнее. Владик — вполголоса:

— С тех пор, как Юля стала писательницей, она обычно сидела тут одна, значит, сочиняла.

— А до тех пор?

— У нее был бойфренд.

— Ишь, какая у вас память, — польстил я, — настоящий профи.

— Юлька мне нравилась, — признался он, — даже очень. Единственная из писательниц не крокодил, ей бы моделью работать. — Официант серьезно задумался, как бы взвешивая шансы. — Хотя нет, она росту маленького.

— Имя того друга помните?

— По-моему, я и не знал… и уж годы прошли.

— Как он выглядел?

— Как мертвец, до того тощий и бледный.

— Больной? Немолодой?

— Да нет, парнишка. Волосы очень рыжие и вьются.

Контрольный звонок и зажженная свеча

Суббота началась и завершалась Покровским, который будто и не уходил со своего балкона и диалог между нами будто не прерывался.

— Алексей, я вот думаю: вам бы уехать на время.

— Меня сегодня об этом просил Вагнер.

— Вы ему все рассказали? — ахнул Покровский.

— Никому, кроме вас…

— Смотрите! Это страшный человек. Лично я его почти не знаю, но в издательских кругах он имеет репутацию «крутого». Не в ироническом, а в том, смертельном смысле: происхождение темно и неясно, способен на все.

Литературовед, несмотря на волнение и завороженность тайной, выражался в своем ясном стиле русской классики.

— Я беспокоюсь за вас по двум причинам. Ваши действия могут заинтересовать (если уже не заинтересовали) убийцу, и он примет контрмеры. Понимаете? Терять ему нечего. И второе: как только станет известно об исчезновении нашей знаменитости, «органы» найдут козла отпущения. Догадываетесь, кого?

— В понедельник я сам заявлю.

— Вас арестуют. Уезжайте.

— У меня еще осталось воскресенье.

— Что это даст!

— А что даст, если я сбегу и меня поймают? Непременно, потому что деваться мне…

— Археологу? Не найти нору?

— Не хочу в нору!

— Хотите найти убийцу. Вы — сильный человек.

Как он ошибается! Мистической могильной плитой (ведь я слышал голоса людей наверху, на моем «кладбище») меня придавил ужас той ночи; я извиваюсь под ней, имитируя следствие, чтоб не думать о будущем. Которое, судя по всему, для меня беспросветно.

— Почему Вагнер хочет убрать вас с дороги?