Литературный альбом: Москва – Санкт-Петербург. Классики. Наставники. Коллеги. Друзья

Начало его литературной деятельности в столице осложнилось тяжелой драмой. В мае 1862 года Лесков, уже известный столичной публике литератор, напечатал статью по поводу подозрительно частых пожаров, виновниками которых называли студентов. Тогда дотла сгорел Апраксин двор, выгорел участок у Пяти Углов, горели даже дровяные барки на Фонтанке… Народ подозревал в устройстве пожаров «лондонских пропагандистов», студентов и левых журналистов. Лесков, искренне желавший защитить молодежь, на которую буквально стали нападать на улицах прохожие, потребовал от власти либо представить ясные доказательства участия студентов в поджогах, либо опровергнуть клевету. Либеральная интеллигенция истолковала статью как враждебную, ее автор был назван провокатором, призывающим расправиться с вольнолюбивой молодежью. Ему не подавали руки, на его имя поступали анонимки, Лескова называли участником «похода на социалистов». Писатель тяжело переживал случившееся, пытался опровергать свалившиеся на него обвинения, но, не имея ни опыта литературной жизни, ни могущественных друзей, все глубже увязал в чужой интриге.

Человек гордый и решительный, он хлопнул столичной дверью и укатил в заграничное путешествие – сначала в Прагу, а затем в Париж, где с неостывшей обидой написал роман «Некуда», вызвавший на родине еще большую неприязнь либерального лагеря. В отличие от романа Чернышевского «Что делать?», нигилисты Лесковым изображались довольно злостно.

Для писателя наступают трудные годы: он много пишет, печатается, его читают, но либералы пытаются отлучить его от литературы, замолчать и принизить его талант.

Второй, не менее злой антинигилистический роман «На ножах», выпущенный Лесковым уже в начале 1870-х годов, продолжал тему и смыкался в своей идейной близости с «Бесами» Достоевского. И опять – недовольство критиков.

Вскоре писатель напишет в письме И. Аксакову: «…печататься мне негде, на горизонте литературном я не вижу ничего, кроме партийной лжи, которую я понял, и служить ей не могу». Человек, хорошо знавший все российские сословия, Лесков одинаково скептически относился и к салонным революционерам, призывающим Россию освободиться от монархии, и к нарождающемуся капитализму, с его «банковским периодом», бессердечным чистоганом и падением нравов.

В начале 1880-х годов выходят «Архиерейские мелочи», в которых писатель приводит ряд неприглядных бытовых картин из жизни высшего духовенства. Теперь происходит буря в консервативном лагере. Лесков умудряется не понравиться всем. Правда жизни не устраивает ни романтическую молодежь, одержимую идеями народничества, ни зрелых людей, тоскующих по простому рецепту устройства общества, ни тем более революционную интеллигенцию, обличенную в его романах.

После злого романа «На ножах» Лесков вдруг превращается в иконописца: как замечал М. Горький, «он начинает создавать для России иконостас ее святых и праведников. Он как бы поставил целью себе ободрить, воодушевить Русь, измученную рабством, опоздавшую жить, вшивую и грязную, вороватую и пьяную, глупую и жестокую страну, где люди всех классов и сословий умеют быть одинаково несчастными…»

Его современники – Гончаров, Тургенев, Лев Толстой, Достоевский – пишут много и разнообразно, Лесков же, словно прозрев, начинает двигаться в поисках здоровых начал российской жизни, возвышающих душу. «Русский человек за что бы ни взялся, все сможет», – подбадривает он своего читателя. Ни у кого из русских писателей мы не встретим такого количества положительных героев. «Соборяне», «Левша», «Очарованный странник», «Запечатленный ангел», «Человек на часах»… Лесков превращается в писателя-моралиста, этим он близок Толстому и Достоевскому, но редчайший дар рассказчика, волшебный язык, которым он «читает проповеди», ставят его на совершенно особое место.

Лесков рекомендовал быть ближе к народной жизни, писать о России со знанием дела, а не руководствоваться лишь красивыми идеями. «…Всем молодым писателям надо выезжать из Петербурга на службу в Уссурийский край, в Сибирь, в южные степи… Подальше от Невского…» – писал он в одной из статей.

Творческий путь Лескова продолжался тридцать пять лет, и все эти годы, несмотря на недоброжелательность критики, он был любим читающей публикой. После его смерти оказалось, что автор изумительных и своеобразных вещей не имеет самостоятельного и почетного места в истории русской литературы. Либералы, не простившие ему критики народничества, даже после смерти замалчивали его талант, обходили стороной его творчество.

Историческую ошибку исправил Горький, чувствовавший себя во многих отношениях учеником Лескова. После революции 1905 года он разъяснил, что Лесков – «совершенно оригинальное явление русской литературы: он не народник, не славянофил, но и не западник, не либерал и не консерватор». Его героев тянет не к отвлеченной идее, а к жизненной правде, к жертве во имя жизни. Именно в этом Горький видел связь Лескова не с интеллигенцией, а с народом, с «творчеством народных масс».