Литературный быт в позднесоветских декорациях

Несмотря на популярность их произведений, критика братьев поклевывала: они первые рискнули покуситься на плакатный образ лишенного недостатков советского милиционера, усложнили взгляд на фигуру преступника и саму психологию преступления. Тогда я еще не знал, что они посягали и на большее: лет десять прятали в тайниках рукопись романа о КГБ. Какая-то вещь застряла у них в недрах Комитета печати, и братья пытались перехватить ее перед передачей в руки «черного рецензента» в расчете на то, что рецензентом им удастся сделать меня. Однажды мы даже безуспешно съездили с этой целью на Петровку, где размещался Комитет печати, но книга, как рыба, ускользнула из наших рук.

Как-то мне пришлось защищать Вайнеров на страницах «ЛГ» от фельетонных нападок Н. Ильиной, которая, слишком долго прожив в эмиграции, представляла детектив только в виде шахматных игр Агаты Кристи. Ильина была опытной журналисткой, очень острой на язык, и, опубликовав мою реплику «Правила игры или игра без правил?», где я обошелся с ней без особого пиетета, редакция «Литгазеты» напряглась в ожидании зубодробительного отпора. Никакого отпора не последовало, и это произвело такое впечатление, что братья повезли меня и заведовавшего отделом Чапчахова обмывать победу над Ильиной в «Арагви». (Надо сказать, что рестораны в пору застоя, даже элитные, вплоть до «Метрополя», были по ценам вполне доступны обычному работающему человеку.) Последнее, что у меня осталось в памяти от этой дружеской встречи, — сценка, когда мы прощались у метро «Площадь Ногина» (ныне «Китай-город»), где я высадился, чтобы дальше добираться до своей окраины на метро, и где парковаться было запрещено, поскольку вдоль всей улицы Куйбышева располагались административные здания ЦК КПСС. Черная «Волга» Аркадия с остроумным номером «007» буквально плавала в парах коньяка, струившихся из кабины, но робкий гаишник подкрадывался к ней, как к опасному зверю, издали отдавая честь и заискивающе улыбаясь. Не верится, что ни Аркадия, ни Жоры уже нет в живых…

В 1983 году я ушел из Института мировой литературы стремительно и незапланированно, не выдержав появления очередного директора, присланного из ЦК КПСС. Дело в том, что в нескольких шагах от института, в маленькой одноэтажной постройке, замыкающей двор «особняка Ростовых», располагался журнал «Дружба народов». Раньше здесь ютилась катаевская «Юность». Я печатался в журнале с 1970 года и часто заглядывал сюда по пути из института к метро «Баррикадная» — то с какими-нибудь предложениями, то с готовой статьей, то просто так, поболтать. «Просто так» зашел однажды и к первому заму главного редактора С. А. Баруздина Леониду Арамовичу Теракопяну по кличке «Тер». Мы потрепались об институте, и я признался, что все мне там смертельно надоело. При этом признании Тер встрепенулся, будто ему на голову упало ньютоновское яблоко: «А знаешь что, — сказал он, — переходи-ка ты к нам, у нас место заведующего отделом поэзии пустует. Станешь членом редколлегии, в деньгах ничего не потеряешь, раз в год будешь ездить за границу, да и вообще тут работа поинтереснее вашей лавочки будет». Так, не успев глазом моргнуть, я оказался в журнале.

С приходом в «Дружбу народов» я уже просто не знал, куда деваться от поэтических сборников и признаний в любви на титульных листах. Цена этим признаниям, разумеется, была по большей части совершенно формальная, но некоторые автографы — Арсения Тарковского, Андрея Вознесенского — я сберег. Когда мне стукнуло пятьдесят лет и «Литературная газета» под рубрикой «Поздравления» напечатала мою фотографию и любезно сообщила мне, по заведенной форме, когда я родился, что написал и в каких общественных советах по литературе состою, я получил открытку от Тарковского, которая тронула меня до слез. Тарковский написал: «Я и Татьяна Алексеевна — мы оба Вас очень любим и, поверьте, наши пожелания вполне искренни… Вы так много для меня сделали… Верьте мне, все будет так, как я от всего сердца Вам желаю… Мне очень грустно, что только из "ЛГ“ узнал о Вашем юбилее и потому поздравляю Вас с таким опозданием. Мы застряли в Переделкине. Любящий Вас А. Тарковский». Должен честно признаться, что его благодарность не имела никаких реальных оснований, кроме, возможно, возникшей человеческой симпатии (мы с месяц жили в переделкинском Доме творчества в соседних номерах), свидетельствуя разве что о необыкновенной душевной щедрости. Ведь это я должен был благодарить его за подборку стихов, которую опубликовал в журнале.