Литературный призрак

В трех шагах от меня распростерся Джером – навзничь, в луже крови.

А на кухне Руди растянулся ничком, со сломанным носом.

Как это все произошло? Всего два часа назад мы были в фургоне и я больше всего на свете хотела, чтобы Руди мной овладел.

Я еле слышно пискнула. Как Няма под столом.

– Да не убивайтесь вы так, – сказал Сухэ-батор и взял под мышку упакованного Делакруа.

Почему у него никогда не меняется голос? Всегда одинаковый – ровный, сухой и мягкий, как песок в пустыне.

– Песенка вашей шайки спета. Руди с Джеромом оказались предателями. Господин Грегорский не может позволить вам улизнуть. Как известно, в эндшпиле пешек приносят в жертву. Скоро сюда прибудет госпожа Макух, ваша подруга из Интерпола, и ее подручные из Инспекции по перемещению капиталов.

– Что?

– Довольно невинное название для подразделения по борьбе с мафией, правда? Да, это я послал ей анонимное приглашение. Думаю, через несколько минут они подъедут. Да успокойтесь вы. Ничего страшного не случилось. Эти бывшие шпионы только мешают, особенно теперь, когда власти заигрывают с МВФ и торговыми делегациями. Так что вас не станут примерно наказывать за убийство Джерома. Вот украденные картины – совсем другое дело. Это невосполнимая потеря. Но ведь любому ясно, что мозгом операции были не вы. Получите пятнадцать лет максимум, через десять выпустят. Кстати, в Москве лоббируют закон о реформах системы исполнения наказаний. Правда, туговато идет

Он направился к выходу.

– Отдай! Это моя картина! Наша! Моя и Руди!

Сухэ-батор обернулся, с притворным удивлением взглянул на меня:

– У меня создалось впечатление, что Руди больше не претендует на свою долю в украденном шедевре.

– Зато я претендую!

– При всем моем уважении, госпожа Латунская, ваши желания не имеют никакого значения. Никто и никогда не принимал их в расчет.

Что он там наплел про Татьяну?

– Я расскажу следователям про Грегорского!

Сухэ-батор печально покачал головой:

– Увы, госпожа Латунская. Вы у нас теперь убийца, на револьвере отпечатки ваших пальчиков, а баллистическая экспертиза подтвердит, что стреляли как раз из него. Кто же вам поверит? А те, кто мог бы подтвердить ваши показания, лежат бездыханными в этой квартире.

Костяшки пальцев упирались во что-то твердое. Мой револьвер.

– Если вы, госпожа Латунская, чересчур разговоритесь, господин Грегорский найдет способ заткнуть вам рот. Вы себе не представляете, каких масштабов достигла коррупция. Даже в отделе госпожи Макух. У нас в Монголии коррупция давно стала национальным видом спорта, но вы, русские, меня просто поражаете.

– Брось картину, кому сказала, ты, сукин сын, не то убью убью убью убью УБЬЮ! Положи картину на пол, аккуратно, осторожно, положи ее на пол немедленно. Руки вверх! Ты знаешь, я не промахнусь!

Я прицелилась туда, где у людей расположено сердце.

Основное оружие, которое мужчина использует против женщины, – это нежелание принимать ее всерьез.

– Посмотри на Джерома, монгольское отродье! Вот таким ты станешь через десять секунд!

Сухэ-батор улыбнулся понятной лишь ему шутке.

Что ж, прекрасно. Пусть это выражение и застынет у него на лице. Какая разница – одно убийство или два. Я спустила курок.

Щелчок вхолостую. Я снова нажала на спусковой крючок. Никакого эффекта. И еще раз. Ничего.

Сухэ-батор вынул из кармана пять золотистых пулек, подбросил их на ладони.

Я в полном одиночестве смотрела на захлопнутую дверь.

Ничего этого не было. На самом деле ничего этого не было.

Лондон

* * *

Похмельный синдром, ухмыльнувшись, подарил мне несколько минут отсрочки, чтобы я успел изъявить свою последнюю волю, а еще оглядеться и сообразить, что постель, в которой я проснулся, не имеет никакого отношения к Поппи. И – бабах! Похмелье, вооружившись отбойным молотком, приступило к проведению дорожных работ. Наверное, я очень громко застонал, потому что женщина рядом повернулась и открыла глаза.

– Доброе утро! – сказала она, прикрывая грудь простыней. – Я потеряла сережку.

– Привет! – Я как можно любезнее поморщился и сквозь пелену боли вгляделся в соседку.