Литературный призрак

На третий день, еще не открыв глаз, я уже знала, где нахожусь. Черный блокнот был надежно спрятан. Вчерашний шторм унесся прочь, утреннее солнце озаряло занавески, и свет завершил свое двадцатишестиминутное путешествие на легковозбудимых электронах моей сетчатки{146}. Ветер был свежим, небо – чистым, тени облаков скользили по трем островам Калф. Планк лаяла. Тысячи арабских детишек резвились в море, с ожогов срывался шипящий пар. Шорох на лестнице заставил меня обернуться. В дверном проеме стоял Техасец. Он щелкнул предохранителем и наставил пистолет сначала на черный блокнот, потом на меня. «Пора снова заняться „Кванкогом“, доктор Мантервари». Он подмигнул мне и нажал на спусковой крючок.

Минут двадцать я лежала, успокаиваясь. Утреннее солнце озаряло занавески.

У Джона под веками двигались глазные яблоки, он видел то, чего я видеть не могла.

Наше первое утро в этом доме, в этой спальне, в этой кровати было первым утром нашего супружества. Двадцать лет тому назад! Брендан смастерил кровать, а Мейси расписала изголовье астрами. Постельное белье подарила миссис Дануоллис, подушки она набила пухом собственных гусей. Сама ферма «Эйгон» была свадебным подарком родственницы Джона – тетушки Кэт, которая переселилась в Балтимор, к тетушке Трионе. Ни электричества, ни телефона, ни канализации. Дом моих родителей все еще стоял среди платанов, но половицы, балки и перекрытия совсем прогнили, а на ремонт у нас не было денег.

Кроме «Эйгона», у нас был Джонов кларсах, моя докторская степень, сундук с книгами – библиотека моего отца, а Фредди Диг привез с пристани целую телегу облицовочной плитки и побелочной извести.

С осеннего семестра мне предстояло преподавать в университете Корка. Я наслаждалась неведомой прежде свободой. А теперь я знаю, что такой свободы у меня уже никогда не будет.

Внизу на кухне зазвонил телефон. Нет сил больше. Оставьте меня в покое.

Лиам – к моему удивлению, он уже встал – снял трубку до третьего звонка.

– Да, тетушка Мейси… Они еще в постели, в такое-то утро! Представляете? Лежебоки, да? Дела в универе хорошо… Это вы про кого? Я про нее и думать забыл! Уже несколько недель, как отфутболил… Нет, что вы, не буквально, нет… Ладно, я передам, когда встанут. Всего доброго.

Я не стала будить Джона и заковыляла вниз. Ступени и суставы поскрипывали.

– Доброе утро, первенец.

– Единственный и неповторимый. Доброе утро, ма. Звонила тетушка Мейси, велела сказать тебе волшебное слово «Килмагун». Она прочищает трубы в баре, а позже пойдет к Миннонбоям стричь Сильвестра. У Ника О’Дрисколла ветром снесло сортир, а Мойра Диг поймала огроменного угря. Тетушке Мейси не с кем посплетничать, она вся исстрадалась. Как спала, ма?

– Как убитая.

Лиам помолчал, собираясь с духом.

– Ма, ты расскажешь нашим про американцев?

– По-моему, лучше не надо.

– Когда их ждать?

– Понятия не имею.

– В любой момент?

– Понятия не имею.

– Может, нам лучше отсюда куда-нибудь сбежать?

– Ты вернешься в университет, мальчик мой.

– А ты?

– Как ты сам точно подметил, я не Джеймс Бонд. Я не собираюсь вечно быть в бегах. А те места, где американцы до меня не доберутся, куда страшнее Сарагосы. Так что мне остается только одно – ждать, когда за мной придут.

Лиам зачерпнул ложку молока и снова вылил его в миску.

– Не могут же они вот так запросто похитить гражданина Ирландии! К тому же ты не совсем рядовой гражданин. Будет международный скандал. СМИ поднимут шумиху.

– Лиам, это самые могущественные люди на планете, а покушаются они лишь на мои мозги и на черный блокнот. Ни юристы, ни Би-би-си, ни международная общественность не станут вмешиваться в это дело.

Лиам наморщил лоб, как в детстве, перед тем как вспылить.

– Но ведь так жить невозможно! Нельзя же просто сидеть и ждать, когда тебя заберут!

– Даже не знаю, что тебе на это ответить, родной.

– Это нечестно!

– Конечно.

Он встал. Ножки стула с визгом проехались по полу.

– Это же черт знает что такое, мама!

Что я могла ему сказать?

– Пойду покормлю кур. – Он надел дафлкот поверх пижамы и вышел.

Я поставила чайник на огонь и ждала, когда он засвистит.

Маятник напольных часов поскрипывал, как заступ, вгрызающийся в грунт глубоко под землей.

Восемнадцать лет назад, в этой самой спальне, я распростерлась на кровати, а Лиам прокладывал себе путь из моей утробы. Аэродинамическая воронка боли. Я не хотела рожать на острове – как-никак я преподавала в университете и прекрасно знала о новейших медицинских технологиях. В тот день я должна была уехать в Корк, остановиться у Беллы и Алена, в двух шагах от великолепной больницы и ласковой акушерки с Ямайки, но Лиам решил по-своему. Даже сейчас ему хватает терпения лишь до тех пор, пока не станет скучно. Так что стерильную больничную палату мне заменили спальня, мама, Мейси, икона святой Бернадетты, травы, отгоняющие фейри, полотенца и пышущие паром чайники. Джон курил на первом этаже с Бренданом, отец Уолли дежурил со святой водой наготове.