Литературный призрак

Святая гора

* * *

Вверх, все выше и выше. Или вниз.

На Святой горе нет других направлений. Все эти ваши «лево-право», «север-юг», «запад-восток» оставьте в долине. Здесь не пригодятся. Сделаешь десять тысяч шагов – поднимешься на вершину.

Теперь у нас есть и дорога. Видала я ее. Автобусы, грузовики снуют вверх-вниз. Важные толстяки из Чэнду, а то и еще откуда подальше, приезжают в собственных автомобилях. Да, я сама видела. Гарь, гуд, гул, бензин. А то еще катят в такси, развалятся на заднем сиденье, как индюки. Такие только и заслуживают, чтобы их обмишурили. Кто ж совершает паломничество на колесах? За таких паломников даже Будда не даст и совка куриного помета. Откуда я знаю? Он Сам мне сказал.

На Святой горе прошлое рано или поздно смыкается с будущим. В долине про это забыли, но мы-то, горные жители, живем на молитвенном колесе времени.

Вот девчонка. Это я. Я развешивала мокрое белье на веревке, натянутой между окном комнаты второго этажа и Деревом. Наш чайный домик высился над тропой, ворам до белья было не дотянуться, а Дерево не велело обезьянам таскать у нас вещи. Я тихонько напевала. Весной склоны затягивал густой и теплый туман. Из белых клубов появилась какая-то процессия и решительно двинулась в нашу сторону.

В процессии было десять человек. Первый нес знамя, второй – что-то вроде лютни, я таких раньше не видела, а третий – ружье. Четвертый с виду был слуга. Пятый был разряжен в шелковые одежды цвета заката. Шестым шел пожилой человек в военной форме. Остальные четверо волокли тюки с вещами.

Я побежала за дом, позвать отца. Он сажал сладкий картофель. Куры подняли переполох, совсем как мои старые тетушки в деревне. Когда мы с отцом вернулись к крыльцу, путники уже поравнялись с чайным домиком.

У отца глаза полезли на лоб. Он рухнул на колени, меня тоже дернул вниз, в грязь рядом с собой.

– Ах ты, глупая сучка, – прошипел он. – Это же Сын Военачальника! В ножки кланяйся!

Мы стояли на коленях, упираясь лбами в землю, до тех пор, пока кто-то из путников не хлопнул в ладоши.

Мы подняли головы. Кто же тут Сын Военачальника?

Человек в шелковом наряде посмотрел на меня, улыбнулся уголком губ.

Слуга спросил:

– Господин, не угодно ли вам немного отдохнуть?

Сын Военачальника кивнул, не отводя от меня глаз.

Слуга рявкнул моему отцу:

– Чая! Быстро! Самого лучшего, какой есть в твоей тараканьей дыре. Иначе воронье еще до вечера выклюет тебе глаза!

Отец вскочил, потащил меня за собой. Велел мне начистить самые лучшие чашки, а сам подсыпал в жаровню свежих углей. Я никогда прежде не видала Сына Военачальника.

– Который из них? – спросила я отца.

Отец отвесил мне оплеуху.

– Не твое собачье дело.

Потом испуганно оглянулся на важных гостей. Они смеялись надо мной. У меня гудело в ушах.

– Вон тот важный господин в нарядном платье, – пробормотал отец, но так, чтобы его услышали.

Сын Военачальника – а было ему, наверное, лет двадцать – снял шляпу, пригладил волосы. Слуга, взглянув на нашу лучшую утварь, закатил глаза:

– Ты с ума сошел?

Один носильщик распаковал тюки, достал две серебряные чаши, украшенные золотыми драконами с рубиновыми глазами и изумрудной чешуей. Другой разложил складной столик. Третий разостлал белоснежную скатерть. Прямо как во сне.

– Пусть чай подаст девчонка, – сказал Сын Военачальника.

Пока я наливала чай, он ощупывал меня глазами, я прямо всей кожей чувствовала. Все молчали. Я не пролила ни капли.

Я посмотрела на отца, ожидая знака одобрения или хотя бы поддержки. Но ему было не до меня – тут бы свою шкуру спасти.

Мужчины завели разговор на мандаринском наречии, таком звучном и ясном. Мимо меня шествовали красивые непонятные слова. Упоминали кого-то по имени Сунь Ятсен{70} и еще кого-то по имени Россия и Европа. Огневая мощь, налоги, назначение на пост. Из какого мира прибыли эти люди?

Отец снял с меня платок, велел подобрать волосы и умыть лицо. Потом послал отнести еще чаю, а сам встал в тени и следил за гостями, ковыряя в зубах обломком палочки для еды.

Молчание сгустилось в воздухе. Накатил туман. Гору совсем затянуло белым киселем, и день, словно увязнув в нем, замер на месте. Звуки стихли.

Сын Военачальника вытянул ноги, изогнул спину и стал ковырять в зубах золотой зубочисткой.

– После такого горького чая хорошо бы шербета. Эй ты, крысиное отродье, чего там прячешься в тени? Я дозволяю тебе подать мне чашу лимонного шербета.

Отец упал на колени и сказал, не отнимая губ от земли:

– У нас нет такого шербета, мой господин.

Сын Военачальника посмотрел на своих спутников.

– Какая досада! Так и быть, мандариновый тоже сгодится.

– Шербета нет вообще, мой господин. Приношу свои извинения.

– Извинения ты приносишь? Я твои извинения в рот не положу. Я сжег себе нёбо этой смесью из крапивы и лисьего дерьма, которую ты выдаешь за чай. Думаешь, у меня желудок как у коровы?

Судя по его виду, всем следовало смеяться над его шуткой, что свита и сделала.

– Ну ладно. Ничего-то у тебя нет. Подашь мне на сладкое свою дочку.

Ядовитый шип вонзился, выгнулся, переломился.

Отец приподнял голову. Мужчина в военной форме кашлянул.