Литературный призрак

– Как прикажете понимать этот кашель? Отец велел мне совершить паломничество, будь оно проклято. Но он не говорил, что я должен отказывать себе даже в пустяковом развлечении.

Слуга посмотрел на моего отца, как на пыль под ногами:

– Ступай приготовь комнату на верхнем этаже. И уж постарайся для его милости.

– Господин… Ваша милость… То есть… – сдавленно бормочет отец.

Сын Военачальника изображает жужжание овода.

– Не зуди, червяк! Не можешь поверить своему счастью? Отдайте ему одну чашу. Мне эти чаши никогда не нравились. Теща-дракониха подарила на свадьбу. Приданое. Более чем щедрое вознаграждение за прочистку дыры у деревенской девки. Сиамская работа. За такой шедевр она у тебя по крайней мере должна быть целкой.

– Даю слово, мой господин, целехонька. Она у меня нетронутая. Но к нам сватаются завидные женихи из лучшего общества…

Слуга обнажил меч и посмотрел на хозяина.

Тот немного подумал и сказал:

– Из лучшего общества? Плотник с угольщиком предлагают свои болты? Ладно уж, отдайте ему обе чаши. Только больше не торговаться, жалкий червь. Не искушай удачу.

– Мой господин недаром славится щедростью! Неудивительно, что, услышав имя моего господина, люди рыдают от любви, вспоминая его доброту…

– Заткнись.

Отец обернулся ко мне:

– Ты слышала волю господина? Подготовься!

Я чуяла запах пота, который исходил от гостей. Затевалось что-то немыслимое. Вообще-то, я знала, откуда берутся дети. Тетушки, которые живут в деревне у подножия горы, рассказали мне, почему из моего тела каждый месяц вытекает дурная кровь. Но все же…

Будда смотрел на меня из святилища за Деревом. Я испуганно взмолилась, чтоб было не очень больно.

– Давай, давай! – Слуга указал мечом на лестницу. – Наверх.

Мгновения тишины после его последнего стона слились воедино в песне черного дрозда. Я лежала, не в силах сомкнуть глаза. А он был не в силах их открыть. Я мысленно ощупывала свое тело, пытаясь понять, где болит сильнее. Он ободрал меня всю, снаружи и изнутри. В семи местах его клыки впились в тело, прокусили кожу. Он вонзал ногти мне в шею, сворачивал мне голову набок, царапал мне лицо. Я не издала ни звука. Зато он стонал за двоих. Ему было больно?

Наконец я почувствовала, как он съеживается внутри меня. Потом он шевельнулся, поковырял в носу. Когда он отвалился, что-то вытекло из меня и потекло по бедрам. Я посмотрела: на нашей единственной простыне расплывалось пятно вязкой крови, смешанной с чем-то белым. Он подтерся моим платьем и презрительно оглядел меня:

– М-да, на богиню красоты не похожа.

Он оделся, ткнул большим пальцем ноги мне в пупок и посмотрел с сумрачной высоты. Смачно харкнул мне на переносицу.

– Тьфу, драный кролик.

Паук оплетал сумраком балки стропил.

– Эй, червяк! – крикнул Сын Военачальника, спускаясь по скрипучей лестнице. – С тебя причитается. За то, что я объездил твою кобылку.

Взрыв смеха в ответ.

Будь я мужчиной, догнала бы его и вонзила в спину кинжал. Как только гости отбыли, отец, не сказав мне ни слова, отправился продавать чаши.

В туманных сумерках пришла старуха, с трудом поднялась по лестнице в комнату наверху, где я лежала и размышляла, как защититься, если на обратном пути Сын Военачальника опять остановится у нас.

– Не бойся, – сказала старуха. – Дерево поможет тебе. Оно подскажет, когда нужно бежать и прятаться.

Я догадалась, что она – призрак, потому что губы ее шевелились беззвучно, и лишь когда они сомкнулись, я услышала слова. И еще потому, что свет лампы проходил через старуху насквозь и у нее не было ног. Я поняла, что она добрый дух. Она присела на сундук в изголовье моей кровати и запела колыбельную про кота в лодочке на реке.

Дней через десять, а может, через двадцать вернулся отец – без гроша. Я спросила его, где же деньги, а он ответил, чтобы не совалась, а то высечет. Зимовали мы в деревне вместе с моими двоюродными сестрами, и они рассказали, как было дело. Отец отправился в Лэшань и там потратил половину моего выкупа на опиум и бордели. На оставшиеся деньги купил паршивую клячу, которая издохла по дороге.

Я перестилала постель наверху, когда до меня донеслись голоса. Как парень с девушкой подошли, я не заметила – слух у меня уже не тот. Слежу за ними сквозь щель в стене. Ее лицо размалевано, как у дочери торговца или у продажной женщины, а грудь только-только наливается. У юноши на лице такое выражение, какое бывает у мужчин, когда они сильно хотят чего-нибудь. А девушка с ним наедине, без подруг, без пожилых родственниц! Она отвела руки за спину, прислонилась к Дереву там, где в стволе изгибается ложбинка, прямо как девичья фигура. В развилке над ложбинкой каждую весну цветут фиалки, но девушке их не видно.

Юноша шумно сглатывает:

– Клянусь, я буду любить тебя всю жизнь! Правда!

Он касается ее бедра, но она шлепает его по руке.

– Ты обещал мне радиоприемник. Где он? Давай!

Голос у девушки капризный и властный.

– Я готов отдать тебе жизнь.

– Принес свой приемник или нет? Такой маленький, серебристый, ловит Гонконг?