Литературный призрак

Тут хлопнула дверь – я даже сперва подумала, что это выстрел, – и вошел военный, весь мундир в орденах. Вощеные Усы отдал честь Мундиру-в-Орденах и что-то прорычал по-звериному. Мундир-в-Орденах внимательно посмотрел на моего отца, затем на меня. Улыбнулся уголком губ. И что-то негромко рыкнул остальным.

Вощеные Усы повернулся к отцу:

– Укрывал преступников в гостинице?

– Как можно, господин! Мы ненавидим этого поганого козла, Военачальника. Его сын изнасиловал мою дочь!

Вощеные Усы превратил слова отца в тявканье для Мундира-в-Орденах. Тот недоуменно приподнял брови и снова рыкнул по-звериному.

– Мы рады слышать, что твоя дочь всегда готова доставить удовольствие проезжим. Но нам досадно слышать, как ты поливаешь грязью нашего союзника, Военачальника. Он вместе с нами старается избавить долину от коммунизма.

– Нет, я хотел сказать…

– Молчать!

Мундир-в-Орденах сунул дуло пистолета в рот моему отцу и сказал:

– Кусай!

Посмотрел отцу в глаза и приказал:

– Крепче кусай.

И со всей мочи ударил отца в подбородок. Отец выплюнул обломки зубов. Мундир-в-Орденах рассмеялся. У отца изо рта капала кровь, покрывала пол маковыми пятнами. Отец попятился и угодил прямо в кадку с водой, будто нарочно.

Солдат, что меня держал, от хохота ослабил хватку. Я врезала ему по коленке бутылью с маслом, а фонарь, светивший мне в лицо, запустила в другой конец комнаты. Тот, в кого попал фонарь, вскрикнул и что-то выронил. Что-то разбилось. Я пригнулась и бросилась к выходу. Учитель наш Будда вложил мне в руку медную палочку для еды, дверь распахнулась от одного касания моих пальцев и тут же захлопнулась за мной. Снаружи стояли трое. Один крепко схватил меня, но я ткнула палочкой ему в щеку, и он разжал руки. Двое рванулись меня догонять, но ночь была безлунная, а я знала каждый камушек, каждый сучок, все медвежьи тропы и лисьи ходы. Я свернула с дороги в сторону, и преследователи проскочили мимо.

Только когда я добралась до пещеры, сердце стало биться потише. Внизу простирался склон Святой горы, лес колыхался под ветром, как море в моих снах. Я куталась в платок и смотрела, как небесный свет сияет сквозь прорехи в ночи, а потом уснула.

Отец был весь черный от побоев, но держался на ногах. Бродил, хромая, среди руин чайного домика. Рот напоминал гнилой помидор.

– Это все из-за тебя! – закричал он, увидев меня. – Сама и чини. Я уезжаю к брату. Вернусь через пару дней.

И отец заковылял вниз по склону. Вернулся он дряхлым стариком, который ждет смерти. Но это было уже много недель спустя.

Моя доченька расцвела и превратилась в первую красавицу во всей округе, сказали мне тетушки. За нее уже дважды сватались – а ведь ей было только двенадцать. Но ее опекун отклонил оба предложения, он метил выше. Ждал, когда долина перейдет к гоминдановцам, хотел породниться с новой властью. Рассчитывал сватовством выторговать себе сытную должность. За деньги наняли фотографа, он снял мою девочку на карточки, которые пустили по рукам среди женихов из самого лучшего общества. Когда зимой я гостила в деревне, тетушка показала мне эту карточку: в волосах лилия, на губах невинная, едва заметная улыбка. От гордости мое сердце забилось сильнее, да так и не успокоилось.

Отец моей девочки, Сын Военачальника, так никогда ее и не видал. Об этом я ничуть не жалею. С ним расправился соседний военачальник, союзник гоминдановцев. Всю их семью поймали, связали, бросили в кучу хвороста на перекрестке, облили бензином и живьем подожгли. Вороны и псы передрались из-за жареного мяса.

Учитель наш Будда пообещал мне, что будет защищать мою доченьку от демонов, а Дерево шепнуло, что мы с ней свидимся.

Далеко-далеко внизу звонит храмовый колокол, рассвет подергивается рябью, а со стены леса слетают горлицы и взмывают вверх, все выше и выше. Всегда вверх.

* * *

Из тумана выступил чиновник, с важным видом прошествовал вниз по склону. Видать, наверх его привезли на машине. Я его признала – уж больно лицом на деда похож. Его дед зарабатывал на жизнь тем, что собирал на дорогах навоз и продавал фермерам в долине. Может, и не очень чистый, зато честный труд.

Внук сел за стол и плюхнул перед собой кожаный портфель. Из портфеля извлек блокнот, бухгалтерскую книгу, металлический ларчик для денег и бамбуковую печать. В блокноте сразу начал писать, время от времени окидывая взглядом чайный домик, словно прицениваясь.

– Чаю, – потребовал он. – И лапши.

Я стала готовить.

– Это мой партийный билет. – Он показал мне книжечку со своим лицом и именем. – Удостоверение личности. Я всегда ношу его с собой.

– Какой смысл носить с собой свое изображение? Все и так видят твое лицо – оно же всегда при тебе.

– Тут сказано, что я секретарь местной партийной организации. Самый главный, понимаешь?

– Если ты главный – люди и сами это поймут.

– Гора вошла в состав Государственной зоны развития туризма.

– Что это значит, если сказать по-людски?

– На тропинках поставят шлагбаумы и будут взимать плату с тех, кто хочет совершить восхождение на нашу гору.

– Так ведь Святая гора стоит здесь с начала веков.