Созерцательность, бездеятельность отнимают у художника способность бороться и за идеалы, и за счастье. Потеряв Мисюсь, он "ушел из усадьбы той же дорогой, какой пришел сюда в первый раз, только в обратном порядке" (с. 106). Он как бы вернулся назад, в исходное положение и состояние: "трезвое будничное настроение овладело" им, "и по-прежнему стало скучно жить" (с. 107). Последнее, что слышал художник в усадьбе, - это голос Лидии, три раза повторивший с расстановкой фразу: "Вороне где-то бог послал кусочек сыру..." (с. 107). Художник проворонил свое счастье, прошел мимо него (все четыре предлога "мимо" в рассказе характеризуют его движение). Чехов говорил, что большинство несчастий происходит не оттого, что люди совершают неправильные поступки, а оттого, что они не совершают никаких поступков Это неумение совершать поступки, нравственная "бесчувственность" выразились в пространственном мироощущении художника сбалансированностью движения "вовнутрь" и "изнутри наружу". Есть только видимость движения, видимость жизни. Поэтому художнику "было жаль своей жизни, которая протекала быстро и неинтересно", и хотелось "вырвать из своей груди сердце, которое стало .. таким тяжелым"(с. 93).
Женя, как и другие герои рассказа Чехова, живет в своем особом мире, который имеет в рассказе свое художественно-пространственное выражение. Этот мир не так реален и конкретен, как мир Лидии или художника: книги, которые с утра до вечера читает Женя, "с жадностью глядя на них" (с.94); все непонятное и чудесное, что происходит в их усадьбе, загоревшаяся в людской сажа, огромная рыба, пойманная работником в пруду, или чудесное исцеление хромой Пелагеи: разговоры с художником "о Боге, о вечной (145) жизни, о чудесном" и ожидание, что он введет ее "в область вечного и прекрасного, в этот высший свет, в котором, по ее мнению", был своим человеком" (с. 95). В доме Жене не случайно отведен мезонин, верхняя часть дома, а в окнах мезонина часто горит свет. Соотнесенность света и Жени закреплена и в воспоминаниях художника: "Я уже начинаю забывать про дом с мезонином, и лишь изредка... вдруг ни с того ни с сего припомнится мне то зеленый oгонь в окне, то звук моих шагов, раздававшихся ночью в поле" (с. 107). В частотном словаре пространственных предлогов этот "высший свет ее художественного пространства выразился наличием "абсолютного верха (без "абсолютного" низа). Реальный мир усадьбы Женя воспринимает как скучный, обыденный и даже враждебный для себя: уходя в "свое нравственное пространство"5, она старается отгородиться, спрятаться (но от кого?). Женя и мать обожают друг друга. Когда одна уходит в сад, то другая уже стоит на террасе и, глядя на деревья, окликает: "Ау, Женя!" или "Мамочка, где ты?" (с. 96). Значит, когда Женя читает, "сидя в глубоком кресле", или "прячется с книгой в липовой алее", или идет "за ворота в поле" (с. 94), она прячется от Лиды?
Устремленность Жени в другой мир из мира обыденности пространственно передается частым движением к воротам и местоположением у ворот: "у белых каменных ворот... у старинных крепких ворот со львами стояли две девушки "(с. 90); "у ворот со львами стояла Женя" (с. 104); " она шла за ворота в поле" (с. 94); "Нас до ворот провожала Женя" (с. 97); "Она побежала к воротам" (с. 105). Частотный словарь предлогов отразил эту особенность художественного пространства Жени преобладанием центробежного движения над центростремительным. Ворота в ее пространстве олицетворяют и крепость границы усадьбы, и - одновременно - ее разомкнутость, возможность движения за ее пределы: они "вели со двора в поле" (с. 90). Но почему Женя не покидает усадьбу, если тяготится жизнью в ней? Что или кто ее удерживает?
Ждать, что сами героини скажут об этом, было бы наивно: это "прекрасная интеллигентная семья" (с. 93), где никто не заметит пролитого на скатерть соуса, никто вслух не изобличит эгоизма и черствости. Художник тоже ничего не сможет объяснить нам: в силу своей созерцательности он не понимает глубины разворачивающейся на его глазах драмы. Ответ на вопрос нужно искать у самого Чехова. А он в рассказе выделил два пространственных образа-символа: сеть паука, в которой "дрожал яркий золотой свет", и крест нa высокой узкой колокольне, который "горел... отражая в себе заходившее солнце" (с. 90). И если первый, как мы уже говорили, адресует нас к деспотической роли Лидии в семье, то второй говорит о смирении Жени и матери перед судьбой, непротивлении ей. "Мамочка, все зависит от воли Божией", - говорит "как бы про себя " (с. 97) Женя. 3аметим, что и здесь световые пятна пространства опять связываются с (146) образом Жени. И когда Женя и мама по воле Лидии покидают усадьбу, они только меняют местоположение, которым и не дорожили, но остаются все в том же пространстве, определенном нравственно-этическими границами. Вероятно, поэтому в частотном словаре Жени возможность движения за границу только маркирована и доминирует значение "местоположение внутри, в пределах чего-либо".