Литературный текст (Проблемы и методы исследования)

Беспрепятственность сближения осложняется тем, что герой вспоминает о мертвой старухе у него в комнате и робко ретируется. Безымянная "дамочка", являясь абстрактным воплощением женского сексуального начала (здесь еще и очевиден мотив снижения романтической "любовной" модели), оказывается в оппозиции столь же безымянной старухе - роковому, довлеющему субституту жизни, свободы, любви и т.д. Властно-подавляющее начало в старухе (1, с.298-299) вплоть до ее "демонстративной" смерти подчиняет себе существование героя, порабощая его личность, и даже гиньольное избиение трупа лишь подчеркивает бессилие "я" в попытке противопоставить мертвому (во всех смыслах) и бесполому началу какую-либо утвердительную энергию личностного существования.

В этой группе, где представлены мужчины и женщины, Хармс выделяет вполне тривиальные подгруппы. Писатель исключает мотив любви во взаимоотношениях между "подгруппами". Хармс демонстрирует достаточную меру изолированности "подгрупп" друг от друга. Секс оказывается сугубо игровым, внешним мотивом, соединяющим мужчину и женщину, причем если первый представляет собой "сексуального мечтателя" по преимуществу, то вторая - "сексуальную машину". Отсюда - закон "игры" будет включать в себя соблазнение, вожделение и проигрыш, который становится результатом либо вторжения помехи (о чем - выше), либо несовместимости целей. Поэтому Хармс снимает не только мотив любви, но и даже физиологической удовлетворенности. Здесь он вполне логичен, поскольку егo художественный мир сопротивляется всякой антитезе деконст(139)рукции. Сексуальность хармсовских персонажей обладает качеством, "вещной" отделенности от человека (что вполне закономерно в системе писателя), но она властно воздействует на сознание и поведение. Соблазнение (т.е. активное начало) является прерогативой женщины, а точнее, женских "половых органов". Сама процессуальность соблазнения снимается Хармсом , что вполне логично, поскольку писателю важнее давать положения ("случаи"), чем действия. Таким образом, эротическая процессуальность замещается порнографической данностью. Определенно можно сказать, что Хармс - вполне порнографический писатель, и это подтверждается многими его текстами ("Обезоруженный...", "Теперь я расскажу, как я родился ..", "Я не стал затыкать ушей...", "Лекция", "Сладострастная торговка" и др.). Здесь важен акцент на том, что женских "половых приборов части" (1, с.225) механически вызывают примитивную физиологическую реакцию. Мотив женской наготы напрочь лишен у Хармса эстетико-эротической созерцательности; в нем присутствует эскалация физиологизма, вплоть до запаха (1, с.224-225; 2, с.107; 2, с. 123-124, 2, с. 129 и др.). Агрессивная физиологичность женского сексуального начала актуализирует и обособляет то, что Бахтин застенчиво называл "телесным низом". У Хармса эта область является объектом ненависти со стороны бесполой группы (см., например, "Фома Бобов и его супруга", 2, с. 165-167) или же вожделения со стороны мужчин. Однако мужчине отведена роль пассивного мечтателя и созерцателя либо комической жертвы. В этой роли мужчина жалок и смешон, поскольку, имея властную претензию, не в силах ее реализовать ("Сладострастная торговка", "Обезоруженный или неудавшаяся любовь", "Личное переживание одного музыканта" и др.). Знаменателен фрагмент из "Пяти неоконченных повествований" (2, с.91-92), где "четыре любителя гарема", с одной стороны, вполне скабрезно "рассуждали о гаремной жизни", а с другой, - не нуждаясь в реализации этих рассуждений, довольствовались безудержной и грязной пьянкой. Кстати, если в женской сексуальности, по Хармсу, доминирует "телесный низ", то в мужской "телесный верх", отсюда - комический разрыв между вожделением (вполне "головным") и его осуществлением. Так, в уже упоминавшемся "Обезоруженном..." (2, с.66) Лев Маркович, вожделеющий безымянную и вполне абстрактную даму, страстно добивается ее, но в кульминационный момент не может найти "инструмента". В уморительно-непристойной "Лекции" (2. с. 107-108) "теоретик" Пушков вдохновенно "моделирует" женщину, выделяя ее механичность ("станок любви") и нижнетелесный физиологизм (цитаты упускаю). Каждая из формулировок Пушкова cопpoвождается ударами "по морде...", сыплющимися на него из безличной, "нейтральной" зоны ("стукнули", "трахнули", "получил", "ударили"). И чем энергичнее "теоретизирование" переходит в вожделение, тем интенсивнее гиньольное насилие. Искусственно сконструированная модель женщины, как и реально терпящий поражение "конструктор"-мужчина демонстрируют невозможность органического еди(140)нения между людьми. Самая мощная, естественная и непосредственная человеческая энергия - сексуальная, не находя своего воплощения, терпит крах в попытке утвердить хотя бы природное устойчивое начало в деконструированном человеческом мире Даниила Хармса. Этот мир кончается не "взрывом" и не "всхлипом" ( как в "Полых людях" у Т. С. Элиота), а безостаточным и безэмоциональным превращением в Ничто.