Литературоведческий журнал №38 / 2015

В каждой великой литературе был свой Дон Кихот. В Англии – это Байрон, отправившийся сражаться за свободу Греции. В Германии – благородный Шиллер, певец разбойников «Бури и натиска». Д. Писарев назвал свою статью о славянофиле Иване Киреевском «Русский Дон Кихот». В России помимо истинного Дон Кихота – Достоевского, страдавшего за слезу ребенка, была еще и карикатурная версия – Маяковский, сражавшийся с ветряными мельницами прошлого (ну что ему сделали встреченные во время похождений «шесть монахинь», которых так невзлюбил поэт!).

Самым старым Дон Кихотом был, очевидно, Франсуа Вийон. Не берусь утверждать, что Дон Кихота не было в античности. Должен был быть! Просто такой характер – присущ человеку, который, как говорил Тургенев в речи «Гамлет и Дон Кихот», «живет для других, для своих братьев, для истребления зла, для противодействия враждебным человечеству силам»107.

В американской литературе среди «нового общества» ХХ столетия совершеннейшим Дон Кихотом мне представляется Уильям Фолкнер, который сказал, что «видит Дон Кихота в себе». Конечно, он не был единственным. Вся литература со времен Войны за независимость Соединенных Штатов в конце XVIII в. пронизана идеями «донкихотства». Стоит лишь внимательней присмотреться. И образ Рыцаря печального образа выглядывает со многих страниц американских книг. Сервантесовские реминисценции в литературе США уже отчасти рассматривались мною полвека назад в сборнике статей «Сервантес и всемирная литература». Теперь возник новый взгляд, в центре которого – Уильям Фолкнер.

В период формирования американской национальной литературы в конце XVIII и первые десятилетия XIX в., помимо родственной ей по языку английской литературы, значительное воздействие оказали на нее две литературные тенденции – раблезианская и сервантесовская. Первая несла с собой интерес к гротеску и фантастическому преображению действительности. Вторая, имевшая более длительную историю в литературе США, использовалась обычно в целях социальной сатиры.

Особое значение наследия Сервантеса для американской литературы определяется тем, что оно с наибольшей глубиной было воспринято в эпоху расцвета романтической литературы США. Индивидуалистический протест романтиков оказался сродни стремлению к добру испанского Рыцаря печального образа. Именно так осмыслили проблематику книги Сервантеса романтики. Сервантесовский рыцарь и его оруженосец вошли в американскую литературу в один из самых острых периодов ее развития.

На фоне этих событий, потрясавших общественную жизнь США, обращение к сервантесовской традиции, и прежде всего к «Дон Кихоту», означало, вольно или невольно, желание сатирического переосмысления явлений американской жизни.

Так, уже в романе Хью Брекенриджа «Современное рыцарство», печатавшемся на протяжении двух десятков лет, с 1792 по 1815 г., дана сатирическая картина американского общества. Два главных героя книги – современные Дон Кихот и Санчо Панса – капитан Джон Фарраго и его слуга-ирландец Тиг О’Риган.

Приключения странствующего философа Фарраго и его неграмотного слуги дают пищу для размышлений о пороках, о злоупотреблениях и несправедливостях, допускаемых государственной властью. В речах капитана Фарраго нередко слышится взволнованный голос самого автора, прошедшего школу социально-политической борьбы в годы американской революции.

Книгу Брекенриджа долгое время считали завуалированной сатирой на демократию вообще. Ошибочность такого толкования была вскрыта В.Л. Паррингтоном, который первым дал исторически верную оценку демократизма Хью Брекенриджа: «Стойкий и убежденный демократ, он не был склонен закрывать глаза на неприглядные факты, подобно тем, кто боялся, что эти факты разрушат их веру. Когда Брекенридж рассматривал бурные события, происходившие в Америке в период трудного процесса ее демократизации, он видел зло не менее ясно, чем мелькавшую впереди надежду, и ему доставляло удовольствие подвергать это зло сатирическому осмеянию в манере “Дон Кихота”. “Современное рыцарство” оказалось чем-то вроде загадки для позднейших исследователей, не сумевших избавиться от старых предрассудков федералистской критики»108.

Однако соотношение героев у Брекенриджа обратно сервантесовскому: слуга наделен чертами донкихотства, а его господин – здравым чувством и трезвостью суждений. Брекенридж, как затем Ирвинг в «Истории Нью-Йорка», высмеивал не только аристократов-федералистов, но и буржуазных демократов, обращаясь к Сервантесу как к образцу рыцарской справедливости. Поэтому идеалом капитана Фарраго, этого американского губернатора острова Баратарии, является просвещенное республиканское правительство, противостоящее как старой аристократии, так и новой «тирании толпы» – буржуазной демократии. Именно такое значение вкладывал писатель в понятие «современное рыцарство», стремясь переосмыслить сервантесовскую дилемму справедливости и общественного зла.