Литерный эшелон

В бою под Царицыном бронепоезд получил попадание трехдюймового снаряда в паровоз. Защитный лист порвало, заряд разорвался в будке. Убило кочегара, разбило все манометры, трубки. Вырвавшимся паром обварило Илью. К тому же, посекло осколками, сломало руку, ногу, ребро…

— Не жилец ваш еврейчик… — заметил урядник. — Прикажете яму копать? Как у них, у иудеев принято могилы рыть?

— Он крещеный, — ответил Андрей, хотя веры в том у него не было.

Но Пельцман категорически был не согласен помирать. Мало того, пришел в сознание:

— Ай-ай-ай… Больно же как… Я умру наверное… А я мамочке обещал беречь себя. Ай-ай-ай…

Но не малодушничал, не плакал: не просил для себя ни лекарств, ни пули.

Вызванный маневровый локомотив, оттащил поврежденного «Волхва» в тыл. И тут же Андрей распорядился отсоединить все вагоны от уцелевшего локомотива и как можно спешно доставить раненого в госпиталь, в Новочеркасск.

Казаки приказ выполнили безмолвно и только после того, как «ферли» ушел, стали показывать норов.

От неудобных разговоров Андрей не стал прятаться. Когда село солнце, полковник подошел к казачьему костру. Разговор затих, будто его перечеркнули. Верный признак — говорили о нем.

Андрей присел, бросил щепку в костер, всмотрелся в лица этих людей, смелых, утомленных боем…

Пояснил:

— Я с ним — с четырнадцатого года…

— А с нами — с восьмого.

— Не бойся, казак. Я бы так сделал для любого. Но вот ему не повезло. А хочешь проверить мое слово? На месте еврея-то оказаться?

Молчание сменило тон на задумчивый. Оказаться на месте еврея не хотелось никому…

В паровозной будке Пельцмана и убитого кочегара сменили два студента. Ремонт они производили старательно, но знаний не хватало. И с тем, что бы Илья сделал за два дня, они возились вторую неделю.

Взятие Царицына перешло в затяжную, позиционную борьбу, где части не сколько стреляли, сколько рыли землю. Андрей собрал унтер-офицеров, предложил съездить к раненому товарищу в госпиталь, или хотя бы просто прокатиться, развеяться.

С собой взяли и студентов — пусть отдохнут.

По дороге набрали гостинцев: вдоль железнодорожного полотна было полно огородов — а чьих не разобрать. Хозяева не то отдал Богу душу, не то прятался от этого, ибо гражданская война предоставляла много шансов просто так погибнуть. Андрей остановил локомотив, ушел в чигири, откуда вернулся с запоздалыми цветами и овощами. Цветы были пышными словно русская купчиха, георгинами. Они густо пахли, но Андрею все же не нравились и взяты были из-за отсутствия других цветов.

В город прибыли около полудня. Поскольку оказались тут впервые — заблудились, хотя городок был вовсе мал. Пока шли — осматривали местные достопримечательности, каковых было не так уж и много.

Задержались у афишной тумбы. Компания, которая некогда владела афишными тумбами в городе ввиду кризиса и беспорядков разорилась. За сим, старые объявления никто не снимал. Их обдирали местные ветер и дождь, проводя своеобразную стихийную цензуру.

На древнем, еще довоенном видимо плакате, зазывавшем в круиз, была изображена дамочка, прогуливающаяся по палубе какого-то корабля. На заднем фоне был изображен иной корабль, идущий курсом, предвещающим для дамочки скорые и крупные неприятности.

У тумбы остановились, дабы прочесть последние резолюции и приказы здешней власти, но нового обнаружено не было.

Здесь же местные обыватели клеили свои объявления.

Среди прочих имелось следующее: «Пропала корова. Просим вернуть хотя бы часть».

— А вообще, господа… — проговорил Данилин. — Взять к примеру корову. Нет у нее никаких забот, кроме как пастись и давать молоко! Это мы, род людской, мучимся от неразделенной любви, чахнем над златом, гибнем на войнах… Знаете ли, мне кажется. На каком-то этапе корова нас обманула…

— Судьба коровы — бойня… — заметил один из студентов.

— Поверьте, но судьба многих человек — тоже…

Нашли госпиталь, справились у дежурной сестры милосердия: имеется ли среди пациентов некто Илья Пельцман, доставленный такого-то числа.

Андрей ожидал, что в тылу — бардак, что раненый потерялся, а ежели и доставлен в нужную больницу — так помер из-за недосмотра. Думал, что делать с гостинцем, ежели Ильюхи более нет. Его стоило бы отдать какому-то сироте, заброшенному на больничную койку…

Но сестричка, улыбчивая и красивая — словно ангел, сверилась с амбарной книгой, сообщила, что таковой есть, он прооперирован, состояние тяжелое… Но всем туда нельзя.

— У нас только для двоих халаты! А вы молодцы какие, пришли товарища все навестить!..

Впрочем, халат взял только Андрей, остальные ответили, что они кланяются, но подождут, пожалуй, во дворе. Вслед за сестричкой, Данилин прошел в палату.

Илья похудел, постарел, заметно поседел. Его лицо стало серым, как и больничные простыни, на которых он лежал. В палате пахло камфарой, йодом и болезнью. Но окна открывали редко — берегли хрупкое осеннее тепло. В маленькой комнатенке, похожей на келью, стояло восемь коек почти впритык друг к другу. Три были пусты, кто-то спал, кто-то листал газету…

Илья о чем-то думал, видимо, невеселом, но отвлекся, когда зашел Андрей.