Литерный эшелон

— Почти. Я, как вы знаете, сирота. Мне на свадьбу нужные посаженные родители. Вместо посаженной матери у меня будет тетка — родни у меня более нету. Я бы вас попросил быть моим посаженным отцом…

— Да полно вам! Я же вас старше на десять лет… Ну какой из меня отец даже посаженный?

— У меня ведь дом — служба, семья — это вы. Кого же еще звать?..

На мгновение Грабе задумался, кивнул: да, действительно, некого.

— Верно, много хлопот?.. Я чем-то еще могу помочь?..

Сначала Данилин отмахнулся, но затем передумал.

— Вы не могли бы на свадьбу пригласить кого-то из ваших друзей? В чинах поважнее?.. А то мне будто и приглашать некого. Думал, приятелей по училищу — а их разметало уже по свету…

Но пустячная вроде бы уловка против Грабе не сработала.

Он улыбнулся лишь краешками губ, спросил:

— Что, не сильно вас в новой семье привечают?.. Да ладно, не тушуйтесь. Я же теперь у вас вроде отца, негоже от меня что-то скрывать!

— Да я их не виню и даже понимаю. Кому же охота свою единственную дочь выдавать за сироту круглую?.. К тому же за военного — завтра убьют, и что ей останется? Пенсион?..

— Бросайте грустить! Знаете, я, честно говоря, вами удивлен и восхищен. Вам безумно везет. Вас должны были убить уже раз пять, а вы еще живы! Я думал, что с такой удачей в драках, счастья вам в личной жизни не видать. А вы уже и женитесь… Идет время, растут дети! Ладно, генерала я вам достану.

— Настоящего?

— А то. Генерал от инфантерии! Орденами обвешен как елка шишками — новые цеплять некуда. Правда, под Мукденом получил контузию, поэтому он немного чудной. Но старик славный, в общем.

— Буду признателен.

— Да бросьте. Старик и сам будет рад развеяться… Вы же на той самой женитесь… На москвичке?

— Именно. Весной свадьбу сыграем…

— Весной… Ах. Если бы я знал, что будет следующей весной, история бы мира изменилась. Вот скажите, а если вам не дадут весной отпуск?..

— Тогда я подам прошение о переводе. Я не буду жертвовать семьей из-за инопланетного крейсера.

— Потому у меня и нет семьи. Хотя ладно, получите от меня отческое благословение. С генералом я сам поговорю.

Пашка

Револьверную пулю вытащил доктор, промышляющий незаконной практикой: помощью нелегальному элементу и подпольными абортами.

Прежде чем попасть на стол к врачу, Павел потерял много крови. И, принимая гонорар, доктор совершенно честно предупредил, что раненый — скорее всего не жилец. Да и с больным он особо не возился. Помрет — так не велика потеря.

Но Пашка не то из-за молодости, не то из упрямства и привычки цеплялся за жизнь помирать был категорически не согласен.

Пока молодой человек боролся за жизнь, женщина навела справки. Кем был этот раненый, она приблизительно знала. Но кто стрелял в него? Связалась с анархистами — те отвечали, что по Павлу стреляли, к сожалению, не они.

Зато стало известно, что в городе, откуда они прибыли, появились два сыщика, которые передавали полицейским и жандармам приметы беглеца. Павла искали серьезно, поставили на ноги весь уезд.

Что-то в этом парне определенно было.

— Делать-то что с тобой будем?.. — спросила женщина, когда Павел немного пришел в себя.

Тот пожал плечами и покраснел. Он посмотрел на женщину, спасшую его, на комнату, вокруг, кровать с чистыми простынями… Ощупал бинты над раной, посмотрел на них с гордостью, словно то был орден.

Он понимал, что абсолютно всем этим и своей жизнью в придачу он обязан вот этой женщине. Павел знал уже ее имя: Аделаида.

Аделаида Кузминична была женщиной старше Павла лет на десять — еще довольно привлекательной, но уже пытающейся скрыть морщины.

Ее совершенно не пугало то, что парня ищут петербуржские сыщики — экая невидаль, она сама сейчас тоже на нелегальном положении. Но этот мальчик в ее приключениях скорее обуза.

— Что делать собирался-то?.. — повторила она.

— Думал в Одессу податься. Может в порт пойти, грузчиком… Или на корабль завербоваться…

— Почему в Одессу?..

Павел пожал плечами: этого не знал даже он.

Аделаида Кузминична сидела рядом с кроватью больного. Поддавшись внезапному порыву, Павел вдруг взял ее руку и поцеловал. Сделал это не страстно, а спокойно. Так мать целует в лоб больного ребенка, а офицер или солдат — полковой штандарт.

Но Аделаида вспыхнула. Ее лет пять как уже не целовали даже в ручку. Дама поднялась и ушла. С больным более в тот день не разговаривала.

На поправку парень шел быстро. Придя в себя, смог с помощью Аделаиды добраться до уборной. Через два дня по стеночке проделал этот путь сам, через неделю — уже ходил по комнате.

В душе Аделаиды Кузьминичны творилось нечто непонятное, бурлил какой-то наглухо заваренный котел, готовый взорваться вдребезги и разнести ее мир. И все — из-за этого мальчишки, его дурацки невинного поцелуя.

В один день, придя домой, Аделаида Кузьминична начала собирать сумки.

— Я уезжаю… За комнату заплачено до конца недели. Ну а далее как жить — решать вам…

— Когда уезжаете?..

— Да вот сейчас прямо…

Сердце Пашки рухнуло вниз, куда-то к ногам. Даже показалось: нечто оборвалось в нем, умерло. Но чуть позже, прислушавшись к себе, он понял: пока жив.

— Я вас провожу… — сообщил он.