Литнегр, или Ghostwriter

Страус никогда не замечает этого запаха. Зато его замечала я. Обоняла всей своей спрятавшейся, но не исчезнувшей личностью, которую я не могла передоверить ни Хрюндину, ни Штирлицу, ни Пронюшкину. Ни Хоттабычу. Ни Двудомскому, ни Алле. Вообще никому. Моя личность сидела и по-гоголевски мечтала: вот бы приставить к носу Василия Прокофьевича губы Серапиона Амадеевича, а к собственному серьёзному содержанию — отвязную лихость заказных романов…

Это был бы удачный тандем, не правда ли? Соавторство с самой собой. И я мечтала, чтобы оно состоялось.

Глава 19 Ведьма

То был странный март: в начале стояли лютые морозы, в конце потеплело едва ли не до летних градусов. Пользуясь теплом, я шла из бассейна «Олимпийский» в новом плаще и с чуть влажными волосами: за плечами рюкзак с купальными принадлежностями, на ногах свежеполученные ортопедические ботинки, в сердце — весна. Я направлялась к Ботаническому переулку, где размещается наш ЕИРЦ, надо было уточнить квартплату за последний месяц с невесть откуда взявшимся перерасходом горячей воды, и совсем не ожидалось встретить ту, чьи чёрные кудряшки по-африкански заблестели под лучами не по-мартовски жаркого солнца.

— Алла, привет!

— Ой, Фотиночка, не узнала! Мне показалось, что это какая-то похожая на тебя, но очень молодая девушка.

Умеет Алла делать комплименты! Пусть даже они не соответствуют истине. Я-то вижу на фотографиях, как от года к году рот мой спрямляется в жёсткую линию, как прорезаются морщины над глазами, взгляд которых становится от них проницательным, пришпиливающим своей проницательностью к месту. В принципе, это неплохо: устала я от обращений «деточка», от снисходительных втройне (как женщине, как молодой женщине и как инвалиду) поучений жизни; чем терпеть всё это, лучше повесить на себя табличку «Не влезай — убьёт». Но сейчас вокруг и во мне пляшет весеннее солнце, не хочется ни вешать таблички, ни делать морду кирпичом, и для кого, не для Аллы же, от которой и для которой — сплошные улыбки:

— Как хорошо, Фотиночка, что я тебя встретила! Ты тут живёшь? Надо же, какое совпадение: я теперь тоже поблизости живу. Зайдёшь как-нибудь в гости? А помнишь, я тебе два романа присылала?

Помню-помню. О которых я так резко отозвалась. Потом даже корила себя за резкость. Но Аллу она, похоже, ничуть не смутила.

— С одним просто беда: трое неопытных литнегров его изгадили. Нужно эти куски как-то привести в состояние романа. Не возьмёшься? Оплата выше, чем за Двудомского.

Я с ходу согласилась. Не столько из-за денег, сколько потому, что до смерти хотелось уйти от милицейской рутины и попробовать что-то свеженькое, а главное, близкое мне. Не совсем ужасы, но на километр ближе к ужасам, чем то, чем приходилось заниматься. В работе по Двудомскому как раз случился просвет, так что было решено: ведьма так ведьма!

Главное, что мне не нравилось в полуфабрикате романа, — главная злодейка, страшная ведьма, высасывающая из людей душу, появлялась так ненадолго, что не позволяла как следует разглядеть себя. А как же происхождение, а мотивы, а бэкграунд, позволяющий увидеть в ней пусть неприятного, но человека, а не деревянную бабу-ягу с детской площадки? Второе — неясность положительных последствий для ведьмы от высасывания души. Живет аскетично, работает директрисой школы; обольстительная красавица? — нет, на вид лет шестидесяти. Живет долго, уже не одно столетие? Но это надо показать!