Литнегр, или Ghostwriter

А, чего там увиливать, милый страус! Я написала редкостную хрень. Время от времени мне нравится перечитывать своё старенькое, даже литнегритянское, но папка с этим романом остаётся нетронутой с года его последнего изменения: страшно открыть файл и снова наткнуться на героев, которых приходилось буквально вымучивать, потому что они — производные от сюжета. Чем отчаяннее я пыталась в них вжиться, тем отчётливее они выдавали свою не-жизнь. Даже зомби могут оказаться живыми, если о них писать увлечённо. Литературокадавры — нет.

Из этого происшествия я извлекла полезный опыт: будучи литературным негром, я продаю свой труд, но не себя. А продажа себя — публикация под собственным именем того, что писалось не от себя — грехопадение полное и абсолютное. И хотя с одной стороны я радовалась, что оно не состоялось и не пришлось дальше так издеваться над собой, но с другой стороны меня сжирало чёрное разочарование. И тут я провалилась! И этого я не могу! Снова я потерпела неудачу… Ибо, дорогой мой читатель, ты, конечно, уже понял, что читаешь книгу неудачницы. Не правда ли?

Глава 30 Нереализованные стремления

«Да она же просто бездарность! — скажет читатель, давно уже обиженный на то, что его обзывают страусом. — Ни один редактор не опубликовал её тягомотные книжонки, вот она и гонит волну, сеет подозрения в отношении уважаемых людей, которые, в отличие от неё, умеют писать».

Поверить трудно, понимаю. А если не хочешь верить, вообще невозможно. Иногда я сама не верю. Но если этого не было, откуда в верхнем ящике шкафа объёмистая папка, набитая договорами с издательством? Откуда в моём компьютере черновики романов, которые выходили при шумной рекламе в красивых обложках, и на обложках этих стоит не моё имя?

И знаешь, дорогой стра… то есть обиженный читатель, сколько лет я именно так и думала? Меня не печатают, потому что я бездарность, Двудомского печатают, потому что он талантлив. Видит бог, если бы не гострайтерство, на этом бы я и успокоилась. Смирилась бы, в конце концов. Оказалось, мир сложнее. И действительно, дорогой обиженный читатель, ты легко объяснишь то, что меня так долго держали на литнегритянской работе: ну, наверное, нравилось привечать безнадёжную бездарь, из чистого альтруизма, разумеется. И то, что продавались мои литнегритянские произведения так лихо, что я не встречала их на лотках распродаж по 20–50 рублей, — просто так совпало, случайно как-то вышло. И то, что впоследствии Ток меня перекупил у Двудомского, платя за каждую книгу вдвое больше — так он же крупный бизнесмен, ему денег девать некуда, вот и пригрел ещё одну бесполезную человекоединицу. Тебя ж всё равно не переубедить, голенастый мой. Верь во что хочешь. Спокойней тебе живётся, спится и переваривается от того, что я бездарность — да на здоровьице.

Но объясни ты мне — как? Каким запредельным волшебством талант появляется благодаря имени, проставленному на обложке? Вот принесла б я в издательство мистический, в моём стиле написанный роман — и его не взяли бы. Стоит под романом подписать «Андрей Ток», и знаменитости точно зачарованные становятся в очередь, чтобы высказаться на задней стороне обложки, насколько это гениально и неповторимо…

Впрочем, не будем торопить события.

На вопросы Саша, конечно, не ответил. Вообще за время переписки не припомню случая, чтобы его удалось припереть к стенке фактами или логикой. На такие мелочи он не обращал внимания, непринуждённо игнорируя в своем новом письме то, что утверждал в предыдущем. В тот раз он выдал что-то мрачно-загадочное и уклончивое: что он крепкий профессионал и в социальной журналистике, и в реабилитационном деле, и что всюду, к чему ни прикасается, вносит свою струю (извини, читатель, за барсизм), и в литературе он мог бы, — как Пушкин «И я бы мог…» — но всё это его не переживёт, и собственный талант его ранит, но не более того. Ничего не разглядев под этим чайлд-гарольдовым плащом, я простодушно написала:

«Саша, если честно, я мало что поняла, но вроде бы уловила, что литературой ты не фанатишь. Если литература для тебя — „одно из“, „могу копать, могу и не копать“, — так о чём терзания? Просто занимайся тем, что нравится, что бы то ни было, журналистика или реабилитационные устройства. Эротическую прозу ты никому в мире не задолжал. А своему сверх-я, или кто там тебя персонально ранит этим „И я бы мог…“ отвечай: „Не мог и не собирался, потому что не хотел. Зато вместо этого я получал удовольствие от того-то и того-то“. И рано или поздно оно, зараза эдакая, отвянет».

Дальше началось странное.